Новый выстрел. Новые клочья горелой бумаги планировали к дощатому полу, незаметные и неразличимые в разгаре баталии. Догорающий порох разлетелся вместе с огнём и свинцом — со стороны он казался бы искрами, сверкающими в дыму выстрела. На перчатке фон Вартенбурга хлопья сажи садились на чёрную кожу. Огнестрельное оружие той эпохи было шумным, ненадёжным и очень грязным. Выстрелы распространяли окрест терпкий запах, хотя некоторые солдаты со временем находили его приятным. Пороховой канал под кремневой пластиной забивался нагаром, и чистить его приходилось разве что не иголкой с намотанной вокруг оси ветошью. При стрельбе с незащищённой рукой нередкие искры больно жалили кожу, иногда заставляя деревенских рекрутов с перепугу ронять мушкеты — грохот и огонь выглядели для них как продукт невероятной машинерии, хотя суть процесса стала проста, едва лишь химия нашла удачное соединение удачных компонентов.
К сожалению, наихудшим из несовершенств огнестрельного процесса становился дым. Клубы жирного дыма распухали перед стволом, а когда в закрытом помещении делались несколько выстрелов подряд, под потолками собирались истинно британские туманы. Именно из дымных клубов, хищно перемалывая воздух вращательными движениями, вынырнул топор. С нечеловеческим стоицизмом выдержав очередной выстрел, вождь попросту швырнул в ответ самое тяжелое и страшное, что имел — свой топор, похожий на польский бердыш.
Никогда в жизни Людвиг фон Вартенборг не испытывал настолько сильную боль. Моральную — да, возможно. Но отчаяние, обида, разбитые злым случаем мечты о триумфе были просто эмоциями. Топор вождя швырнул Людвига к стене лестничной клетки и, пробив остриём грудь, едва не пригвоздил майора к ней.
В медицинских атласах говорится, что человеческое тело несимметрично. Над медиастинальной частью, которая приходится несколько выше сердца, лёгкие человека имеют тенденцию к сужению. Так, по меньшей мере, говаривал подвыпивший доктор Крамм. От места соединения с бронхиальной трубкой и до самой верхушки лёгкое имеет, в проекции, форму вытянутого кверху треугольника, отступая от плеч и плечевого пояса к трахее. Как известно, когда рана смертельна, умирающие цепляются за мудрость врачей как за детские мечты. И мудрость врачей говорила Людвигу, что всё ещё есть минимальный шанс жить. Возможно, топор ударил в плечо, пробил мягкие ткани грудины, но не зацепил лёгкое. Возможно, у него получится устоять на ногах, как устоял Бахман, получивший весьма схожую рану. Но в случае ефрейтора меч остановили кости плеча. А в его, в его случае?
Глядя на гигантское древко, которое начиналось от засевшего в груди каменного полукружия, фон Вартенбург вновь ощутил тоскливый и тревожный зов. Лиловая луна звала его в небеса. Звала умереть, сбросив оковы вонючей, волосатой, обязанной жрать и отправлять нужды плоти. Звала вознестись. Воспарить, чтобы бежать среди небесных оленьих стад. Приглашала войти...
... в сказочный город.
Грохот с трудом доходил до сознания Людвига сквозь гул в ушах. Это вождь разламывал остатки стены, неторопливо наклонив голову. Ещё несколько секунд, и он сможет войти в казарму... и тогда...
— Ин'наут... — всё ещё сиплым от боли голосом прогремел он, заставляя боль в груди Людвига усиливаться от простого звучания этих слов. Большие руки оленьего короля отломили целый кусок кирпичной кладки, продержавшейся столетия.