В замкнутом пространстве выстрел хлопнул с такой громкостью, словно очень длинная и гибкая доска со всего маха хлестнула по ушам. Дёрнулся не только Мика — вздрогнули почти все: кто от звукового удара, кто от неожиданности. Но громче всего этот выстрел раздался в окутанном сонной дрёмой мире, куда медленно погружался ефрейтор Бахман.
Целую секунду грохот от взорвавшегося пороха катился из одного конца коридора в другой. Будь он подобен шторму, то гнал бы перед собой волну перемалываемых в труху напольных досок, примерно как ткань собирается в складку перед носом утюга. Но нет: пол и потолок стояли на своих местах. Никакой катастрофы не случилось. Произошедшее в эту секунду заключалось в том, что Бахман больше не слышал колыбельную. Резкий хлопок разбил очарование её мотива. Сказочный город, в который звала его песня, исчез. Вернулась жуткая боль в забинтованном плече, ощущение насквозь промокших ботфорт и усталой тяжести мушкета в руке. Ефрейтор заметил, что, отчего-то, стоит не там, где себя помнил. От лестницы, где он остался на дежурстве, его отделял добрый десяток шагов, а перед ним качалась полусорванная с петель дверь. Карл помнил, что раньше она точно была в конце коридора.
И почему же вокруг Людвига, стоящего с поднятым пистолетом, клубился дым? Оглянувшись, Бахман увидел, что коридорное окно разбито пулей — похоже, что именно майор выстрелил аккурат возле его головы. А прямо за ним стоял местный гренадёр по фамилии Вебер, осторожно протягивая руку. Другие — Клосс и Рудольф, грудились за его спиной, старательно не занимая правую половину коридора. Похоже, меткость фон Вартенбурга произвела на них двоякое впечатление, и они ещё не успели определиться — майор промахнулся или всё-таки сделал всё так, как хотел.
За дверью последней комнаты царили тишина и темнота.