Наблюдая, как раненые и усталые солдаты строятся в неровную шеренгу, совсем непохожую на парадные каре, фон Вартенбург ещё острее почувствовал размах потерь. Четвёртая морская батарея содержала шестьдесят пять человек гарнизона, как и любая другая. Майору не хотелось верить глазам, но другого выбора не было — из полусотни и дюжины с небольшим солдат перед лестницей выстроились всего девятеро, считая его... одного.
Одного, не троих. Взгляд Людвига нашёл военного врача, опустившегося на колени перед Кройце, лежащим на расстеленной шинели. Рядом с ним давешний здоровяк с перебинтованной головой укладывал едва ковыляющего героя, застрелившего дикаря у ворот. Ефрейтор Бахман, в бинтах похожий на египетскую мумию, сидел у ступеней в одних рубахе с мундиром, неловко заканчивая снаряжать ружьё. Сбросив собственный плащ и закатав до локтей рукава, Крамм короткими движениями взрезал окровавленную рубаху на груди Кройце. Из распахнутого саквояжа торчали обрывки длинных рулонов с бинтами и края инструментов, до неприятного похожих на пыточные орудия — зажимов с плоскими «губами», хирургической пилы с блестящей рукоятью, плашек-фиксаторов и других.
— Имею в виду. Не нужны, — не отвлекаясь, коротко отказался от предложения Дитриха врач. — Возвращайтесь в строй. И... на вас же лица нет. Нашатырь в саквояже.
Пришла очередь Дитриха гордо качать головой, отказываясь от новой дозы, и занимать место в строю. Несмотря ни на что, юноша чувствовал, что его пальцы до боли крепко впиваются в ствол мушкета, но не находил храбрости разжать хватку. Казалось, что едва он выпустит оружие, смерть рухнет на него с небес. Когда очарование полусна-полуяви отступило, оленья тень уже не казалась ему величественной и добродушной. И как только остальные могли её проглядеть?..
Ефрейтор держался молодцом, тут Дитрих подметил верно. За то недолгое время, что подарила им передышка между последним выстрелом и построением, Крамм проворно извлёк меч из его раны и наложил бинты на плечо. К удивлению Карла, операция не принесла тех болевых эффектов, к которым он морально готовился. Истории о полевых ампутациях в красках живописали истошные вопли и выпученные глаза, с которыми бедолаги встречали весьма примитивную медицинскую помощь. Но нет — в руках Крамма меч вышел из раны, сопровождаемый лишь лёгкими нервными спазмами. Но, вероятно, не заслуга доктора стала тому причиной, а провёрнутое в ране лезвие, искусственно расширившее её.
— Советую хлебнуть грамм триста, — посоветовал врач перед тем, как обратиться к Кройце. — Будете пьяный, но шевелиться сможете. Но помните, бинты вам тогда не помогут. Вы много крови потеряли и ваша беда, что стоит мороз. Глубокая рана на холоде долго кровоточит. Шевелитесь поменьше, а лучше вообще рукой не пользуйтесь. Лёд не прикладывайте, это вам не синяк, не поможет. Всё, свободны.
Шевелитесь поменьше... ну да, попробовал бы он это сказать фон Вартенбургу. Знай себе вышагивает, седой этот, и ничего ему, не ранен. Разве что, по всему видно было, на душе у секунд-майора обстояло и того сквернее. Дело солдатское недолгое — драться да победить. А ему за это отвечать, как первому появившемуся. Микаэль, которому выпало удовольствие услышать последние слова врача, только скривился. Зато к людям Вебера присоединился оставленный в арсенале канонир, шепнув, что со Штефаном всё в порядке, что он лежит в отключке, а у арсенала ни души.
Так или иначе (тем самым волшебным образом, каким любая группа людей либо умирает, либо вырабатывает самоорганизацию), через несколько минут первая послебоевая неразбериха утихла и отряд построился перед лестницей, на которую с трудом можно было подняться из-за обилия тел. Людвиг обозревал своё воинство. Оказалось, что вместе с усатым храбрецом по фамилии Вебер явилось аж шестеро солдат. С полуслова стало ясно, что хоть каким-то толком из них отличаются разве что сам Вебер, даже к некоторому удивлению не оказавшийся ефрейтором, и Клосс — единственные выжившие из противодесантного взвода четвёртой батареи. Пятеро других были канонирами и сейчас гордо пялились вокруг себя, мысленно уже приписывая себе заслугу в собственном выживании. Ещё двое мобильных раненых угнездились в импровизированном лазарете Крамма, который, не отвлекаясь, оперировал Кройце. К стене рядом привалился Бахман, неподалёку от которого держался и Хайнц. Фон Вартенбургу показалось, что с Дитрихом действительно что-то не так — вместо того, чтобы по уставу закинуть мушкет на сгиб локтя, юный гренадёр разве что на изготовку его не держал, а смотрел он вовсе не на Людвига, а вверх и направо. Проследив за его взглядом, майор понял, что Хайнц пожирает остановившимся взглядом сигнальную башню. Тёмную, пустую сигнальную башню. Тёмную. Не горел ли на ней фонарь минут, эдак, с двадцать назад? А совсем недавно?
— Кхе-кхе... — прокашлялся кто-то в строю. — Стало быть... разрешите доложиться...
— Вебер, — умоляюще прошептал стоящий рядом с Микой канонир, легонько подталкивая его сделать шаг вперёд и нервно косясь на полуоткрытую дверь подвала в нескольких шагах, — ты уж за нас давай старшим, а? Представь честь по чести. А то мы, того-етова... ну-с... нуте-с...