— Хайнц! Да что с вами такое, гренадёр! — доктор Крамм опустился перед Дитрихом на колени, прекратив посекундно оглядываться на шеренгу своих.
Дитрих не понимал, почему доктор так встревожен. Ведь ничего не сломалось, а наоборот, встало на свои места. Детали небесной сферы соединились как части мозаики, которые раньше не получалось сложить друг с другом. Всё стало понятно! Пульсирующий лиловый свет лился с неба, а снежные кристаллы ласково оседали на горячечных щеках юноши. Небо севера предстало перед ним в ранее непонимаемой, но волнующей душу красоте, предлагая изумительные, яркие переливы небесных лент. Над угловатыми очертаниями стен пробегали зарницы, похожие на алмазные узоры в калейдоскопе — только теперь Дитрих видел их невооружёнными глазами! Ему были не нужны оптические приборы и разноцветные линзы, чтобы осознать, насколько же глубоким и многослойным было с виду неказистое, но на самом деле — безмерно прекрасное Оно.
Небо севера.
Небо Похъялы.
Крамм обернулся в попытках понять, куда показывает Дитрих, и отчаянно затряс головой, снова наклонившись над полуоглушённым гренадёром. Хайнц понял, что славный доктор Крамм не видит оленью тень, бегущую в приволье небесных лугов. Не видит, как драный плащ из туч и лунных бликов медленно оседает над вершиной орудийной башни. С минуты на минуту свет на ней должен был погаснуть. Коварная дикарская смекалка позволила разгадать систему сигналов, которой пользовались между собой морские батареи, но теперь в хитростях пропала нужда. Эта мысль согревала Дитриха, лежащего в холодном каменном мешке, что построили грубые, чужие руки. Эта мысль рождала улыбку на его обветренных губах. Зверь Лоухи шёл из глубин атмосферы, и ему не нужен был свет, не нужны были планы и военные хитрости. Безыскусный, прекрасный и гордый, он опускался с небес как тень исполинской птицы, видимой одному только Дитриху, и лиловая луна играла с ним среди туч.
— О чёрт... — тихое восклицание доктора хорошо услышали все.
Крамм потянулся к саквояжу.