Держать строй.
Два таких простых слова, которые каждый уважающий себя пехотный офицер обязан выкрикнуть хотя бы раз. Эпоха линейной пехоты построена на этих словах. На красивых мундирах, на белоснежных или угольно-чёрных гетрах. На залихватских усах и шампанском, которое полагалось пить, стоя в окне второго этажа казарм кавалергардии. На бое барабанов, на заливистых переливах труб, на мелькающем стеке в руках офицера. На военных советах, фронтовых балах и обещаниях ждать вечно, тихим шёпотом даваемых одновременно с падением шёлковых платьев. Просто надо держать строй. Кавалерия выполнит манёвр. Царица полей скорректирует огонь. Достаточно просто выстоять, как полки шотландской пехоты с одной стороны и старой гвардии с другой будут стоять под Ватерлоо через ничтожно малый интервал лет. Достаточно стоять, потому что так завещал сам Густав Адольф — человек, изменивший природу войны навсегда. Человек, придумавший простую, линейную как его любимые стрелковые полки истину — необходимо держать строй.
Скользкое от пота, снега и крови оголовье трубки легло в скрюченные от боли пальцы ефрейтора. С горловым рёвом дикарь, нависший над ним, начал проворачивать меч в ране, и возникло чувство, будто сама вселенная раскололась на два гигантских багровых шара, сотканных из боли. Казалось, что ещё немного — и рёбра Бахмана треснут под нажимом, разрывая на тряпьё лёгкое. Почему-то звёзды полыхали всюду. В узких глазах дикаря, в бисеринах крови, сверкающих на его непривычно-острых скулах, в падающих с мехов снежных каплях. Ефрейтор чувствовал затхлый рыбный смрад, которым дышало поджарое тело навалившегося сверху северянина, столь же атлетически прекрасное, сколь и отвратительное в своём диком совершенстве.
Надо просто держать строй...
— Офицер в бою! — зачем-то кричал Кройце, шагая бок о бок с Людвигом. Как будто кто-то мог прийти им на помощь...
В самоотверженном порыве бросился на защиту секунд-майора и невзрачный плюгавый человечек, носивший проходной чин штабс-капитана и должность военного врача. Леопольд Крамм, щурясь, поднимал пистолет, и при виде пошедшего в бой врача фон Вартенбург понял, что эти люди действительно готовы умереть за него. Возможно, в другой обстановке, будучи поставлены перед здравым и рационально взвешенным выбором, они иначе сопоставили бы ценность своих жизней с жизнью трудного в общении секунд-майора. Но в бешеной пляске битвы просто не оставалось времени на размышления — оставался приказ. Держать строй.
С отчаянным криком Дитрих напрягся изо всех сил, отталкивая палача сдвоенным ударом ботинок. Тот покачнулся с занесённой над головой дубиной, скривившись от боли — но каблуки рядового понапрасну скользили по его ногам: одеяние из шкур держало удар не в пример лучше тонких европейских брюк. На мгновение, когда давление на ружьё ослабло, Хайнц попытался повернуть его к себе, но длинная железная палка плохо подходила для схватки на узкой лестнице. Ружьё ворочалось в руках, неудобное и громоздкое. Ноги юноши слабели, а дикарь ударял и ударял его по коленям, заставляя почти терять сознание от боли. В какой-то момент Дитрих понял, что уже не сидит, а почти лежит — и завершающий удар дубиной отправил его сознание в падение. Ему было больно и холодно. Всё тело ломило от перенапряжённых мышц. И казалось, что даже движение век вызывает ослепительный взрыв костяных петард в голове.
Держать строй.
Да всем плевать было на его строй. С внезапной вспышкой злости, вырвавшей его тело из трясины боли, Бахман приподнялся на коленях и с размаху вогнал трубку в кадык северянина. Ефрейтор ещё успел увидеть, как из табачной чаши вместо дыма выплёскивается кровь — по-видимому, острый чубук навылет пробил какую-то артерию — перед тем, как дикарь медленно завалился набок. Давление на рану исчезло. А пустоту справа уже занял Кройце, сильными ударами штыка добивавший и так мёртвого дикаря. Карл хотел сказать ему, что помощь не нужна, что он справился сам, но губы не слушались его. Наверное, надо было попытаться ещё раз… он бы смог…
Вартенбург промчался мимо него, верно оценив, что жизнь Карла вне опасности. Оставался Дитрих, только что получивший удар прямо в лицо. Сабля майора рванулась между Дитрихом и его убийцей, защищая Хайнца от нового удара… и между лестничных стен помчался сухой, неожиданно громкий деревянный стук. Дубина варвара застряла в невесть откуда возникшей перед ним сабле. Северянин с недоумением отследил металлическое лезвие, переходящее в чёрный рукав офицерской шинели, и со злостью дёрнул дубину на себя. Людвиг почувствовал, какую огромную силу таят в себе худые на первый взгляд мускулы стоящего перед ним человека. Нет, нет — монстра в человеческом обличье. Они застыли друг против друга — секунд-майор и безымянный дикарь с лицом, испещрённым паутиной ритуальных шрамов.
И только Кройце, из последних сил держась на ногах, закрывал собой раненого ефрейтора, со всё большим трудом отбивая ружьём сыплющиеся с трёх сторон удары. В конце концов, армия стала его жизнью. Египетский бог улыбался из-под рваного манжета его мундира. Ему было приказано удержать позицию, и лучший из солдат Бахмана собирался умереть на ней, не задумываясь и никого не обвиняя. В этот самый момент и Людвиг, и Карл услышали грохот сапог по верхним ступеням.
— Мика, не видим, в кого стрелять! — раздался чей-то грубый голос, говорящий — о слава Богам! — на таком родном пальмирском диалекте. — Их тама… чой-то много.
— Плевать! Зарядим залпом, а, братки?! — визгливо крикнул другой голос с отчётливым финским акцентом. К ним пришла то ли подмога, то ли невольные каратели.
Ни Людвиг, ни Карл, ни Дитрих не знали, что нежданное появление условно-дружественных гренадёров едва не сорвалось считанные секунды назад. У ступеней арсенала едва не вспыхнула ожесточённая свара. Кто-то показывал на Микаэля и орал про предательство, кто-то кинулся к Штефану, словно опасаясь, что Вебер его вот-вот съест. Только Клосс, выслушав Мику, остался спокойно стоять, а потом кивнул со сложной гаммой чувств на лице:
— Дьяволовы козни, гришь… ну ясенно. Сами промеж собой разберётесь, я в планетах ваших сраных не силён, — Клосс обернулся к солдатам. — Слышь, вша поносная, ружьё отвернул!
— Да он же нашего… — несмело проблеял кто-то из канониров, опуская мушкет. — Вышел да и тюкнул…
— Он его за тылами следить поставил, осёл! — предположил кто-то другой.
— Так затем и поставил, чтобы… — при этих словах Клосс закатил глаза. Иногда в людях слишком уж не к месту просыпался даровитый тайный советник, дремавший с самого рождения.
— Чтоб елдак стоял, вот и поставил, — не слишком последовательно, зато убедительно заявил Микин однополчанин. — Чё щеришься? Ща как дам!
В несколько крепких тумаков, которые Мика и Клосс наскоро раздали среди «подопечных», равновесие восстановилось — в конце концов, на четвёртой батарее всегда господствовало право сильного, а не умного. Оставив наименее убеждённого из канониров затаскивать Штефана в арсенал, остальные бросились вслед за Вебером к лестнице. Из четырёх оставшихся канониров трое заняли стену между плацами, наводя ружья на бегущих внизу дикарей, а Клосс, Мика и последний канонир ворвались прямиком на лестницу, внизу которой кипело настоящее побоище. Окинув беглым взглядом картину, Вебер прикинул, что перед лестницей успели положить как минимум шестерых — и это не считая многочисленных трупов, валявшихся у ворот в свете горящих масляных луж. У казарм, кажется, до сих пор шла драка. Несмотря на численное преимущество врага, остатки гарнизона четвёртой дорого продавали свои жизни. Над трупом ефрейтора Шварца снова мелькал палаш, и почти невидимые в ночи тени метались вокруг огня как пляшущие вокруг костров язычники.
Тут-то и раздались услышанные майором крики Клосса и канонира.