Лучник упал почти там же, где несколькими секундами ранее выстрел майора оборвал жизнь его, с позволения сказать, коллеги. Фон Вартенбург демонстрировал превосходный боевой результат, что в который раз доказывало и пользу от многочисленных тренировок, и то, что отличие между хорошим и плохим солдатом влияет только на то, кто из них вернётся домой. Если бы секунд-майор задался целью пересчитать, сколько пуль и пороха извёл на стрельбищах в разных концах Федерации, то ему пришлось бы оплачивать услуги аудитора — и это давало плоды.
Свет лиловой луны падал с неба, окрашивая мир в изумительные краски утренней полночи. За мгновение до того, как извлечённый из кобуры длинноствольный пистолет нашёл свою цель, Людвиг охватило сознание ирреальности происходящего. Лучники, бьющие по ним из доисторических луков — лишь много позже Людвиг узнал бы, что китовый ус не имеет отношения к их тетивам, скрученным из сыромятных ремней или высушенных заячьих кишок. Воины, оружием подобающие племенам доримской эпохи, каким-то чудом сохранившим жизнь бок-о-бок с окраинами цивилизованного мира. Неужели же прав был историк, вложивший в уста царя Соломона мысль о том, будто бы «ничто не ново под луной»? Неужели ничто не переменилось, скажем, с того дня, когда легионы пропретора Квинтилия Вара вступили в Тевтобургский лес? Когда «Санта-Мария» бросила якорь у берегов вест-индийской Кубы? Когда египетские магометане ворвались в дом Усмана, третьего из Праведных халифов Медины?
Притихли звуки сражения. Снег оседал траурным саваном на искажённых лицах, похожих на восковые маски, что цепляют к потешным фигурам в дни карнавалов или в холлах краеведческих музеев. С внезапной тяжестью человек, который когда-то давно был всего лишь фельдфебелем в разведывательной роте, вечно стоящим в тени своего надменного, жестокого и ослепительно успешного отца, навёл пистолет на кого-то из дикарей.
Три года… три долгих года Людвиг фон Вартенбург жил в позабытой федеральным королём дыре, готовя себя неизвестно к чему. И почему, когда решающая ночь наконец-то настала, в его душе звучал не гром столичных фанфар, а тихая песня, которую лунный шёпот сложил из блеска мокрых камней, из шелеста скудных кустарников севера, из рокота мраморных волн? С отстранённым интересом секунд-майор наблюдал, как отчаянно, словно львы со шведских знамён, его гренадёры удерживают строй.
Карл Бахман дрался в первых рядах, схватившись с единственным среди дикарей, вооружённым щитом. Тот орудовал большим блестящим кругом на манер викингов, раз за разом отбивая удары гренадёра. Рядом с ним сражался Дитрих, и кто-то ещё, чьего имени Людвиг не знал. Кройце как раз вскидывал мушкет, а Крамм — доставал из патронной сумки свежий заряд.
— Всё сделаем, не извольте серчать! — ободряюще рявкнул Кройце. — Дайте-ка, братцы…
С рёвом приняв на щит очередной выпад Карла, дикарь столкнул штык ефрейтора в сторону и тут же шагнул вперёд, выбрасывая костяной тесак в глубоком, почти фехтовальном уколе. Наверняка здесь бы и закончилась жизнь многих других солдат, но опытный Бахман верно оценил ситуацию и отскочил, пожертвовав ступенью, но зато вернув контроль над оружием. Не пытаясь воспользоваться штыком как колющим оружием, ефрейтор ударял тяжёлым стволом мушкета по взбешённому лицу дикаря, попадая то в нос, то в зубы, то по лбу, и только на третий раз коротким, неестественно чётким движением проткнул открывшегося северянина штыком, сталкивая его на плац и возвращая потерянную было ступень. Выронив щит и костяной меч, северянин медленно упал на колени, обеими руками хватая ружьё Бахмана и мешая Карлу выдернуть штык. Жертвуя своим телом и обрекая себя на жуткую боль, дикарь не пытался сохранить жизнь — он давал дорогу другим, уже лезущим через него к ступеням. Бахман понял, что не сможет защититься от одновременно направленных в его сторону ударов.
Тут-то и прогремел выстрел Людвига. Майор выбрал в качестве мишени того, кто почти наверняка размозжил бы ефрейтору голову здоровенной шипастой дубиной. Пистолетная пуля легко проделала дыру в звериной шкуре, отшвырнув дикаря от Бахмана, и тело упало на большой коллективный могильник у изножья, обрастающий стонами раненых. Кройце тоже нажал на спуск, но вместо выстрела раздался ужасающий звук — сухой щелчок и тихое шипение, с которым порох, прогорев, не детонировал.
— Проклятье! — старый гренадёр, не долго думая, кинулся в штыковую, однако, к сожалению, никакой человек не сможет сравняться в скорости с пулей.
Пуля спасла бы ефрейтора, но сырость и снег распорядились иначе.
Второй дикарь всё-таки дотянулся до Карла Бахмана. Бросив попытки вернуть штык, Карл заслонился рукой от удара, спасая шею. Оглушая Карла безумным визгом, торжествующий дикарь в набедренной повязке двумя руками обрушил примитивный меч на закрывшегося ефрейтора. С обжигающей, тянущей, выкручивающей душу болью костяной клинок врубился в его правое плечо, прорубив и мундир с шинелью, и кости плечевого пояса, и на две ладони войдя в грудину. Чувство было таким, будто под шинель Карла налили раскалённый металл, по неведомой причине заползающий в лёгкие. И, всё-таки, ефрейтор был ещё жив. Помутившимся взглядом он видел, как ряды дикарей стремительно тают под огнём, как, закрывая его, гренадёр с багром налетел сразу на двоих противников, сталкивая их с лестницы, и как они все исчезли в накатывающей алой полутьме. Ещё одна жизнь была отдана, чтобы выиграть лишние минуты.
«Где же Хайнц…»
Дитрих больше не стоял слева. Юноша, уже залитый кровью, и доставшийся ему северянин боролись между собой: Дитрих сползал по лестничной стенке, на двух вытянутых руках отталкивая рычащего противника, а тот раз за разом ударял его дубинкой. Сопротивление Хайнца слабело…
Микаэль Вебер
— Отлично, Мика, — тихо похвалил Клосс, вместе с Вебером входя в арсенал.
С радостными воплями солдаты разбегались по комнатам, без разбора гремя всем подряд. В темноте им было не до аккуратности, поэтому бережно выстроенные рядами мушкеты летели на пол целыми охапками. Из соседней комнаты кто-то выбрасывал сабли, на ходу освобождая их от промасленной ветоши. Клосс затеплил керосиновый фонарь, помогая пятёрке канониров быстро разбирать мушкеты и сабли.
— Ты и ты! — командовал Вебер в сторону «холодной» цейгкамеры. — Взяли ещё по три! Понесём по нуждающимся!
— Так точно! — бодро орали канониры, ещё недавно испуганно жавшиеся по углам, и Вебер окончательно убедился, что ничто не поднимает дух лучше славного грабежа.
Клосс и ещё один, самые проворные, заряжали мушкеты и перебрасывали их из рук в руки, стремительно наращивая боевую мощь отряда Микаэля. Заряжая на ходу оба ствола хаудаха, Вебер вышел на крыльцо арсенала.
— Дурная обстановочка, — поделился Штефан, с благодарным кивком приняв от Вебера мушкет. — С лестницы ещё дважды стреляли. А наш сигнальщик, кажись, сдох от страха. До сих пор ракеты не было, сукин потрох.
Штефан имел в виду красную сигнальную ракету, которую полагалось запустить из специально для этого назначенной мортиры, стоявшей там же, где и сигнальный фонарь — на вершине первой орудийной башни. Некоторое время, пока из дверей арсенала доносились звуки приготовлений, гренадёры стояли бок о бок друг с другом. Штефан смотрел на луну, Мика — то на лестницу, то на вершину орудийной башни, где успокаивающе-ровно горел дежурный огонь. Среди их напряжённого молчания раздавались звуки боя с нижнего плаца, лязг стали, щелчки взводимых курков и свист ветра в зубцах стен. Наверное, они могли стоять так вечно. И глаза Штефана, не отрывающего лицо от плывущий среди туч луны, больше не были глазами человека. От века до века разлилась в них непроницаемая чернота, блестящая как панцири больших земляных жуков. Не осталось на ней ни радужек, ни белков, ни даже паутинки красных вен. Мушкет, который Вебер протянул Штефану, тот так и держал на вытянутой руке, словно забыв, что с ним полагается делать.
— Ин'наут... — тихо прошептал гренадёр позади Вебера, — … моайнас... лань...