Все то время, что Крамм и Хайнц с увлеченностью начинающих патологоанатомов изучали выуженный из воды трофей, Людвиг фон Вартенбург стоял на носу лодки и внимательно следил за действиями своих сослуживцев. Ни один мускул без команды не дрогнул на его лице. Лишь правый уголок рта то и дело разжимался, чтобы майор поместил туда кончик трубки, поднимая при этом гладко выбритую щеку. Один единственный раз командир проявил эмоции. Когда капитан начал докладывать об отгрызенной руке, правая бровь майора чуть приподнялась, раскрывая тем самым глаз и являя на свет темно-зеленый зрачок. Если бы кто-то сказал, что взгляд фон Вартенбурга мог бы противостоять свету лиловой луны, то он бы тысячу раз ошибся. Это было не так. Глаза его излучали не холодный, леденящий душу пурпурный свет, но какое-то необъяснимое спокойствие. С таким же выражением лица Людвиг принимал формальный доклады дневального и доклады о построении рот, выслушивал объяснения Штайнера о самовольной отлучке с поста, принимал с повинной солдат, которым было настолько нечем заняться, что они додумались устроить небольшую потасовку в столовой.
— Это ж надо, так заморить солдат, чтобы они у врагов руки откусывать начали. — только и произнес Людвиг фон Вартенбург.
И с этими словами настал поистине исторический день. Потому что до сих пор никто ни на третьей, ни на четвертой батарее не слышал, чтобы майор кому-то посочувствовал. Сегодня же он пожалел не кого-нибудь, а врага. Впрочем... сочувствовать людоедам стоило и по иному поводу.
Как только Крамм и Хайнц завершили осмотр, а фонарь вернулся на положенное ему место, Людвиг повернулся лицом к четвертой и начал пристально всматриваться вдаль. И каждый в ялике мог бы поклясться, что лицо майора не выражало совершенно никаких эмоций. Лишь пронзительный, целеустремленный взгляд поразил отдающую легким пурпуром тьму.
Ялик шел ровным ходом в такт размеренно опускающимся и поднимающимся веслам. Экипаж работал как часы. Так, как и должны работать солдаты: дружно, без разговоров, чутко и в полной боевой готовности. Людвиг не сомневался, что если у кого-то и были сомнения в несущественности их задания, то после обнаружения зверски убитого солдата подобные мысли растворились и ушли на дно. Орудийная башня четвертой выросла над головами военных как исполин. Гладкая поверхность воды, а спустя несколько секунд, словно Колосс разогнувший колени, возвышается она прямо у борта, неприступная, обдуваемая всеми ветрами. А стоило лишь лодке обойти юго-западный угол батареи, как навстречу Пальмирцам показались чудные конструкции, используемые северянами как плавучие средства. "Северянами!" - осенило Людвига. Вот кто эти люди. Или нелюди? Нет - они самые настоящие дикари.
— Полный ход! Запремся на батарее и расстреляем дикарей со стен. Крамм, проверьте ружья. — спокойным голосом скомандовал Людвиг и вновь полез за еще не остывшей трубкой.Он справедливо полагал, что если забьет курительное устройство не сильно, то успеет вдохнуть несколько облаков дыма. А кончик трубки во рту, как ни странно, ничуть не мешал офицеру давать счет. Опыт.