— Виноват, герр ма... — успел закричать Кройце перед тем, как волна накрыла его с головой, превратив слова в невнятное бульканье. Но соседи не сплоховали, понимая, что если утонет один, лодка потеряет один из драгоценых шансов добраться до цели.
Бахман грубо схватил подчинённого за шкирку, а когда волна потащила Кройце за борт, Людвиг словно невзначай придержал плечо падающего гренадёра кончиками пальцев. Ефрейтор тут же рванул солдата назад, возвращая на скамью, пока Хайнц за их спинами боролся с оставшимися без контроля вёслами.
Обернувшись, Людвиг аккурат успел приготовиться к новой атаке моря — следующая волна с не меньшей свирепостью врезалась в ялик, вышвыривая его прочь из фарватера. Если бы фон Вартенбург не отвлёкся на спасение гренадёра, он бы, конечно, заметил нечто странное в поведении волн, однако в тот момент всё внимание офицера было приковано к происходящему за его спиной. Вытирая лица насквозь мокрыми рукавами, гренадёры рассаживались обратно по скользким скамьям, хватая едва не потерянные вёсла. К вящей радости капитана Крамма, спустя считанные секунды те в едином порыве вновь ударили по воде. В несколько сильных толчков ялик смог выбраться из стремнины, где ярость волн словно обретала удвоенную силу. Из темноты возникали всё новые и новые валы, но ударов, подобных тем, что ялик пережил в фарватере, не повторялось — возможно, сокращение глубины повлияло на силу волн.
Налегая на рулевое весло, Крамм едва слышно бранился в таких выражениях, что даже стоящий на носу Людвиг оценил бы их — если бы слышал. Деревянный брус выскальзывал из перчаток военврача, встречая всё большее сопротивление. Лодка мчалась вперёд не столько в силу руления, сколько под вёслами и волнами, несущимися с запада на восток. Зато фон Вартенбург снова видел сияющий далеко впереди огонёк четвёртой батареи. Волны то и дело скрывали его, опуская ялик в глубокие провалы между собой, но огонёк с упрямством возникал снова и снова. На гребне очередной волны вдруг вспыхнули очертания чего-то серебряного, и не сразу до привыкших к темноте глаз дошло, что это луна впервые за всю ночь явилась среди туч.
— Господи... — охнул Шнайдер.
В небесах, среди рвущихся как обугленные знамёна туч, плыла лиловая луна, а штормовые облака короновали её, ускоряя свой бег. Мертвенно сияя пурпуром, словно укутанная в мантию покойных византийских владык, луна горела в небесах, открыв свой лик во всю невиданную на юге силу: неестественная, холодная, огромная — мириад эпитетов промчался в головах зрителей, и каждый мог выбрать тот, что больше всего подходил под его чувства. В разрывах сплошного ковра снежных вихрей её свет полыхал, отражаясь в недоброй воде.
Море окрасилось в цвета фиолетового заката, чуть просветлев, и в его объятиях пассажиры ялика увидели то, что фон Вартенбург прежде принял за серебряный блеск. То не было каплей лунного света на морской пене. Дитрих и Бахман первыми поняли, что именно они видят: мертвец с до боли узнаваемым ружьём, притороченным за спиной, плавал лицом вниз, швыряемый волнами как деревянная игрушка. Он, верно, давно утонул бы, если бы не штормовая погода, настигшая залив этой ночью.