Герр Крамм отказался, напряжённым голосом пошутив, что между абордажем и абортом, а также врачом и корсаром, следует наблюдать разницу, зато Нильсен мало-помалу багровел. Под взглядом Людвига интендант не посмел возражать ни язвительно, ни колко, однако руки, которыми он принял тяжёлый мушкет Бахмана, могли заменить клешни взбешённому крабу. Возможно, Еврей с удовольствием бы поинтересовался, как, по мнению ефрейтора и майора, следует хранить оружие в сыром каменном мешке, или ружья какой стоимости, по их мнению, следует поставлять Королевскому оружейному заводу для благородного гарнизона третьей батареи.
— Конечно, господин майор, — елейно проскрипел штабс-капитан, с подчёркнуто внимательным видом осматривая ружьё и саблю. — Есть проконтролировать. Эй, вы! Как вас там, Гайнц? Замените ружьё ефрейтора!
Карл, хитро и расчётливо избравший момент для замечания, удостоился только бессильно-злобного взгляда. Тем временем, Дитрих вернулся с новым ружьём. Затейливый изгиб курка на нём блестел куда лучше и, как убедился Бахман, оба раза ладно ударил о кремневую пластину. Аккурат к этому моменту последние формальности были улажены, а сразу две кобуры с почти гусарским шиком устроились на поясе секунд-майора. С учётом боярских масштабов запроса тому пришлось надеть с тыльной стороны пояса сразу три ладунг-сумки — три больших плоских футляра из дублёной до негнущегося состояния кожи. К каждой пуле — свинцовому шарику диаметром в шестьдесят шесть сотенных дюйма и весом в двадцать пять грамм — приклеивался бумажный пакетик размером, ну скажем, едва поменее головы котёнка. Пакетики, конечно, сминались и утрамбовывались, но именно из-за их объёмности в аммуницию даже выходивших на поле брани солдат редко входило более двадцати зарядов. С другой стороны, уже после шестого выстрела перед шеренгами линейной пехоты нависали столь плотные облака дымов, что стрелять ещё четырнадцать раз становилось не совсем целесообразно. А с третьей, никто не пожелал бы обвинять фон Вартенбурга в чрезмерном паникёрстве: если опытный военный считал нужным вооружаться до зубов, оставалось только подтягивать ремни собственных ружей и торопливо строиться в колонну.
Лехаим Нильсен, застывший у старой конторки с журналом в руках, провожал спины выходящих взглядом, в котором сочетались ещё не остывшая злость и надежда, что эти люди всё-таки смогут пережить шторм:
«И чего меня так?» — мысленно поинтересовался штабс-капитан сам у себя. — «Там один только шторм из всех опасностей».
Длина ружья образца 1777 года составляла около полутора метров. Его было легко носить за спиной, хотя после безоружных дежурств на сигнальной башне Дитрих с неохотой отмечал, как приклад то и дело бьётся о бедро. Неудобно, а ещё мокро и холодно — ветер лез в глаза, а на кайме шарфа уже намёрзла противная льдистая корочка, касавшаяся губ с неприятной простудной влажностью. Хорошо было только фон Вартенбургу и Крамму — те укрылись теплейшими шарфами из крашеной овечьей шерсти, которым в подмётки не годились самодельные солдатские полушали-полуплатки, а перчатки, полагавшиеся к офицерской форме, позволяли и не мёрзнуть рукам, и не чувствовать себя безруким в тяжёлых зимних варежках.
Грохоча каблуками в такт, процессия из шести человек проследовала от арсенала к распахнутым воротам. Один за другим солдаты федеральной армии ныряли в длинный тоннель, сжатый среди кирпичных стен, чтобы затем выйти вновь — но выйти уже там, снаружи. Их глазам открывался не ставший за долгие месяцы родным двор, а устрашающая пустота ночного залива. Ноябрьская ночь восставала из чёрного, как пролитые в преисподнюю чернила, моря. За краем узкой каменной линии пирса мир обрывался, словно ленивый художник бросил на половине неоконченный холст. Дальние оконечности батареи едва различимы были во тьме, а сразу за ними оканчивалась всякая польза от наличия глаз. Только тьма, глухая, непроглядная, содрогающаяся в спазмах высоких волн, бросающая во все стороны сполохи снега и льда.
Несколько солдат и капитан Гроссер стояли на окончании пирса, сгрудившись вокруг лодки с поднятыми фонарями. Дыхание открытого полярного моря лишь едва достигало прибрежных укреплений, но того немногого хватало, чтобы в один миг морской ветер пробрал до костей. С приближением «экспедиции» очередная волна накатила на причал, взорвавшись перед ним солёным шквалом. Уже чувствуя, как солёная вода окатывает сапоги и шинели, майор и Бахман первыми перебрались на лодку. Дно тут же закачалось под ними, лишая привычного чувства твёрдой опоры. Привязанную канатом, лодку швыряло вверх и вниз — пока ещё несильно, но достаточно ощутимо, чтобы возникло желание поскорее сесть и ухватиться за борта.
— С богом, — отсалютовал Гроссер, передавая замкнувшим процессию Хайнцу и Кройце по фонарю.
— Заладили нас хоронить, — огрызнулся Крамм, остервенело протирая пенсне, а потом и просто сдёрнув его с переносицы. — Да мы в половину часа обернёмся! Сяду на руль. С одними вёслами тяжело будет править, в такую-то волну. Коли что, так замените.
Смерив хлипкого офицера взглядом, Гроссер ничего не сказал и только поднял руку на прощание.
— Отдать концы! — крикнул он.
— Одумайтесь! — заорал военный врач. — Вы что сейчас сказали?!
Но было поздно: толстый канат, державший лодку на привязи, шлёпнулся в воду. Сильные руки Бахмана и Шнайдера тут же втянули его в лодку, и четыре весла дружно ударили по воде. Раз за разом деревянные лопасти взрезали неподатливое море — преодолевая прилив, деревянный ялик наваливался на одну волну за другой, качаясь с носа на корму.
— И-и раз! И-и раз! — затянул Шнайдер.
Сначала его хотелось заткнуть, настолько уж немелодичен и убог был голос усатого гренадёра. Но затем, когда разгорячившиеся мышцы сами собой стали подстраиваться под задаваемый темп, польза от его выкриков стала несомненной.
— И-и раз!
Лодка отдалилась от причала шагов на сорок, постепенно набирая ход. Волнение не стало тише, но как будто вестибулярный аппарат скоординировался с частотой ударов волн. Фонари на корме и носу качались, ослепляя яркими жёлтыми кругами залитые водой лица солдат. Из темноты выныривали водяные колоссы, подбрасывая лодку на мощных спинах, и в провалах между волнами фонари освещали, казалось, сам предначальный мрак. Хриплый голос Шнайдера тянул задаваемый ритм, вёсла били на воде, а врач с удивительной сноровкой справлялся с должностью рулевого, направляя лодку в просветы между волн. Секунд-майор фон Вартенбург возвышался на носу, закутанный в шинель, и его молчаливое присутствие само собой вселяло уверенность и давало силу не успевшим устать плечам.
— Поворачивайте на восток, — приказал офицер, когда третья батарея начала не только отдаляться, но и вполне ощутимо теряться в темноте.
Понимание, что какую-то часть маршрута им придётся пройти в полной темноте, руководствуясь только слабо различимым огоньком в отдалении, усугубляло ещё одно: батареи три и четыре разделял глубокий судоходный фарватер. Измерения показывали, что глубина дна достигает тридцати метров, и пропасть под хрупким как скорлупа яликом не обещала ни спасения, ни надежды. Солёные плети воды захлёстывали лодку, окатывая пассажиров с головы до ног — разве что алый бант на треуголке Людвига каким-то чудом избегал воды. Вёсла, казалось, без толку падали в воду, а чёртов сигнальный огонь с четвёртой батареи застыл в отдалении как муха, вмёрзшая в янтарь.
И в ту секунду, когда лодка наконец-то смогла прорваться через бесконечную череду волн, когда вырвалась в открытый фарватер, преодолев уже половину пути... в ту секунду мир содрогнулся. Очередной тёмный вал, непрозрачный и так непохожий на привычную прозрачную воду, возник из темноты, ударив ошеломительно, без предупреждения, как перепивший грога канонир. Словно две исполинские ладони с треском хлопнули над головами, вышибая из сердца дыхание, а из головы — сосредоточенность. Ялик подлетел в воздухе, размахивая вёслами, и рухнул в пучину, хлебная воду носом. Хаос покатился сквозь его пассажиров, которые пытались кто удержаться на месте, кто — удержать весло...
Шнайдер, наконец, заткнулся. Где, кстати, был Шнайдер? Тут взгляд поймал его фигуру, отчаянно вцепившуюся в борт и бросившую весло на произвол судьбы. Где Кройце? Где?..
Новый вал мчался на лодку, затмевая жёлтую сферу фонаря своей массой.