В допросе змеиного сына Дована с юга Волкогону роль досталась маленькая, изображать, что он Тагила может удержать, ежели тому вырваться захочется. Все, кроме лиходея, понимали, что неправда это. И вообще не слушал особо следопыт, всё больше на лук Рогача, что Шуко рядом бросил, засматривался.
Если лук, от неизвестного бандитского лейтенанта оставшийся, был ладным и добрым, то этот был, и лесной житель не мог подобрать другого слова, притягателен. Хотелось провести рукой, почувствовать под пальцами теплоту полированного прикосновениями до почти зеркальности дерева, изборожденного какой-то хитрой резьбой - то ли лозы с шипами, то ли рога оленьи, да натянуть тетиву, на взгляд шелк напоминающую. Такие луки или чаровники делают, или сами духи леса дарят. И почему доброе оружие всегда у злых людей в руках оседает...
Так и получилось, видел перед собой Дован злющего детину-Тагила, равнодушного, даже не глядящего на него следопыта и вроде как доброго Черныша. А после "добренький" получил от сударя Хотена отмашку пленных казнить, и с новой силой закуражился, побежденных перед смертью ещё и оплевав. Вздохнул Волкогон горько. Вспомнил, почему разошлись они в прошлый раз.
Не мог следопыт, которого сам Лес учил своих противников уважать до последнего, такого понять и принять. Вроде и выживал с ним Черныш, вроде и смотрел, что и как в лесу делается, что и как Духи устроили, а не видел. И так до сих пор и не увидел. Резало Волкогона такое отношение прямо по живому. Да, в бою да в погоне мог и облаять, и проклясть последними словами, но побежденных - никогда. Охотничий закон: завалил - добей. Не должна добыча сверх нужного страдать. Оттого ещё следопыт ловушки не любил, разве только те, что на самых опасных тварей ставились и у которых сторожили сами ловцы.
Не сказал тогда перед тем, как их пути разошлись, следопыт брату своему названному, с коим друг друга не раз вытаскивали, ничего. Надеялся, что сам поймёт и осознает. Тщетно, видать, иные не меняются. Чтобы отвлечься, ушёл охотник свежевать тушу совомедведя.
Через полчаса пропахший потом и кровью следопыт, успевший поработать и ножом, и топором, разделил бывшего питомца Рогача на три неравных части: освежеванное тело, шкура и голова. Голова, кроме слегка покореженного железным яблоком клюва и испачканных кровью перьев у левого уха, куда жало стальное боярин Хотен вогнал, была нетронута почти, шкура пострадала больше - и дыра под левой лапой, и огромный разруб на брюхе от Тагиловой секиры, который бы человека напополам развалил. Может, на что-то и сгодится, следопыт снимал аккуратно, чтобы больше ничего не попортить. А на теле мяса было немало. Жесткое оно было, понятно, но всё же, если правильно выдержать да сделать, есть можно и даже вкусно. Да и странно это - такую добычу не съесть хотя бы частично, лучшие куски. Сердце там или печень.
С головой направился он к мастеру Мартину, внимательно крепость осматривающему.
- Мастер Мартин, ты чучела делать умеешь? У меня тут вот, - и он поднял голову, по форме напоминающую совиную, а по размерам - медвежью, - Набить да на стену повесить как первый большой трофей, а? Как думаешь?