Хотен шумно сглотнул. Не от страха, нет. Просто запихал поглубже в себя рвущуюся из груди дерзость.
Пока шел к крепости, пока со стражей перекликался, что греха таить, трепетал. Не всякий день один-одинешенек в логово заядлым душегубцам буйну голову суёшь. Как Рогача увидал - и вовсе оробел, аж колени дрогнули. Но стоило разбойнику его за чуб ухватить, как у парня в жилах взыграла старая, выдержанная кровь Рестовских лордов-мечников, вытесняя всякое малодушие. На кого же ты, быдло, хайло раззявил?! Куда ты, паскудник, грязные свои лапы тянешь, как лаяться смеешь?!
Однако ж, глоток этот кстати вышел. Натуралистично.
Конечно, Блудович не вспылил - не был он спесивым дураком, каких немало в Рестове. Таким, что будет "Как вы смеете?" верещать, когда его на выходе из бляжьего дома лихие люди под микитки взяли, да тестикулы острой сталью щекотнули. Ярость ему мозги прочистила, кисель из членов выдула. То была та самая, холодная ярость. И чувствовал себя Хотен, как в клинковой дуэли - собранным, и звеняще-сердитым. Он был готов переиграть наглого врага. Показать мнимую слабость. Выждать. Заманить в ловушку. А потом прикончить.
Неестественно выворачивая шею в Рогачевском захвате, Хотен старательно косился снизу вверх испуганным глазом на предводителя разбойников, и лепетал, поспешно протягивая тому мешок с бутылками:
- Так ить этавон, вашмилость... В самлучшом виде! Оно ить эта... Милсдарь Акирос велели вашмилости снести... того... поправиться. Трошечки... А тама на шляху щще много - цельна подвода! Тама ить первачок, и снедь и иньше добро! - Хотен старательно копировал говор конюха-селянина с дальних хуторов, что подвизался в родовом имении Блудовичей, заодно изображая прорезавшийся у молодого татя с перепугу словесный понос, и вяло трепыхался в руках Рогача, как снулая рыбина - Токмо тялега, она ить того... в хляби повязла. Мы ужо и тудыть, и сюдыть, а оно вишь как... ни тудыть, ни судыть. Раздождило-то как! Не изволивайте гневаться, вашмилость, ить оно того... не я ж правил - Вукатрах. Он ить, того-этого, кривой... изволяйте судить, бабе в мохнатку не всякий раз попадет, куда ему лука, нито телегой ворочать? От и ввязли... А мене милсдарь Акирос, грит: "На тебя, Дупа, токмо одна надёжа! Бежи в укрепу, да эта... веди хлопцев голов пять чи шесть." Ты, грит, паря хоробрый да сметливый, быть тебе, паря...
И дальше, и дальше изливал всякоразное Хотен.
А сам думал: "Ничего, куражься. Можешь даже пинка мне отвесить - отчего бы нет? Только вот завтра на рассвете твоей тушей будут вороны завтракать. А башку твою я засолю, или в мёд укатаю, да пошлю князю Рестовскому порадоваться. Вот так она, жизнь-то, иной раз разворачивается."
О том, что всё может повернуться ровно противоположным образом, Хотен старался не думать.