Когда бой окончился, престарелый жрец призвал всех к себе и простер над кучкой землепроходцев руки. И если рубленые и резаные раны божественный свет исцелял в мгновении ока, просто затягивая поврежденное мясо новым, то с глубоко засевшей в груди Волкогона стрелой вышло иначе.
Стрела ушла в плоть весьма глубоко, и мудрым решением было бы в таких условиях лечь на землю и ждать помощи, а не бегать по полю и отстреливаться. Но следопыт поступил не мудро, и поплатился тем, стрела сместилась в ране, слегка повернувшись наконечником. И нарастающая под действием божьего слова ткань выталкивала стрелу - так, как она лежала, через ещё пока неповрежденные ткани, тупым концом. И это было не менее, а пожалуй, и более мучительно, чем само ранение, и уж точно дольше. Волкогон приложил все усилия, чтобы не завопить, лишь припал на колено и заворчал, как раздраженный пёс. В эти долгие мгновения он понял две вещи.
Первая - что помощь богов имела свою цену, такую же, а подчас и большую, чем помощь лесных духов. Вторая - почему его учитель Ждан говорил о том, что долг охотника подстреленного зверя выследить и добить скорее. Там не о доблести и мастерстве охотника и не о воле духов была речь, а о том, чтобы зверь поменьше страдал, об уважении к жертве своей, без которого охотнику никуда.
Именно выразить уважение, лишь только стрела полуэльфа упала из затянутой уже раны на траву, Волкогон отправился к лежащему у коряги телу своей жертвы.
Глаза ублюдка, мутновато-зеленые и уже подернувшиеся слегка пеленой, были широко открыты, а на лице застыла какая-то смесь досады и удивления, словно в последний свой вздох думал он о несправедливости богов, людей и той стрелы, что засела у него между лопаток, пробив хребет и дыхательные пути. Волкогон выдрал стрелы свои, а заодно и Мартиновскую, из ран, что уже почти не кровили, посадил тело, прислонив его к коряге, и закрыл его глаза, а затем прошептал в острое ухо.
- Ты был достойной добычей. Реши духи иначе, добычей был бы я. Стрела тебя убила, духи вели ту стрелу. Не человек ту стрелу выпустил, духи натянули тетиву. Нет в тебе той стрелы. Не ищи мести. Спи.
Если ты не собираешься съесть мясо своей жертвы (чего Волкогон, естественно, не помышлял), её душу нужно умилостивить и успокоить, чтобы не вернулась мстить. Так было заведено от века. Так и он будет делать.
То же, но без "достойной добычи", повторилось и над безвестным разбойником с его стрелой в груди.
Проходя мимо костра, следопыт отправил извлеченные стрелы, пахнущие кровью, в огонь.
- Духи, благодарю и возвращаю вам ваши стрелы, - произнес он, глядя в пламя.
Когда Волкогон увидел среди пленных ведьму, он подошёл к Хотену и проговорил:
- Сударь Хотен, ты ведьму тоже повесить хочешь? Не по человечьим её законам судить, она у леса жизнь и кровь воровала. Надо её к дереву привязать да сосуды ей взрезать, чтобы кровь её в землю вернулась, но прежде язык её чёрный вырвать.