Ответом ему было молчание. Угрозу в воздухе, казалось, можно было пощупать, настолько ощутима она была. А новенький, хрустящий еще спальный мешок хищно распростал свою темную алчную пасть, принимая мужчину. Эмбер снова заплакала, потеряв из поля зрения отца, пришлось напомнить ей, что это ненадолго. Однако было ли это правдой, не знал никто.
Первые пара секунд в зыбкой сумеречной темноте были в буквальном смысле, вышибающими дух. Казалось, будто из тела вытягивают жизнь, способность жить, смысл существования. И всё то время, что провел Итан в плену черного мешка, его окружала ватная изредка поскрипывающая тишина. Ни голоса дочери, ни угроз, ни шагов, ни шороха не ощущал он, сколько бы не пришлось напрягать слух.
За то, что ему сейчас приходилось делать, Итан себя, откровенно говоря, ненавидел. Задыхаясь в затхлой темноте спального мешка физически и морально, старательно прислушивался к любым звукам извне и, от нечего делать, считал секунды.
Никаких команд он, впрочем, больше не слышал – словно похитители испарились вместе с деньгами и Эмбер, а он, словно идиот, теряет сейчас драгоценное время. Подозрения мужчины укреплялись с каждой секундой, а его терпения не хватило надолго – не прошло и пяти минут, как Итан, чертыхнувшись, принялся расстёгивать молнию.
Первым в образовавшуюся щелочку Итан заметил отсутствие стула с деньгами, затем, расстегнув молнию до середины – отсутствие дочери.
Последнее обстоятельство несколько затмило его разум и тот чуть дольше доносил до Итана смысл изменившейся вокруг него картины. Стены, в общем, остались на месте, но казались новее, а окна вдруг сделались целы; пустой проем,сквозь который он беспрепятственно проник сюда, теперь загораживали внушительные ворота; пол, пять минут назад усеянный битым стеклом и осколками каменной кладки, был относительно чист, а большую часть зала занимали громоздкие неповоротливые с виду станки, и столь же огромные детали, то ли от поездов, то ли от кораблей – все это сейчас было неважно.
Спальник, услужливо предоставивший Итану свое тепло и покой, оказался простым брезентовым мешком как раз его роста.
За мутным поделенным на сектора окошком под самым потолком по–прежнему царил день, но было сумрачно – ворота, способные помочь в вопросе освещения, были плотно притерты, а половина окон - заперта ставнями, то есть огромными железными заслонами, грубыми и ржавыми.
В глубине этой полутемной залы почудилось Итану шевеление, а затем раздался оттуда же и стон – густой, протяжный, мужской. Следом слабый голос спросил «Кто здесь? Извольте выйти на свет! У меня пистолет и я так просто не дамся».
Наконец, глаза вычислили силуэт – если воображение и игра света над ним не потешались, Итану предстало сидящее тело, подпирающее спиной стену. Форма головы представлялась необычной и лишь потом он понял, что на незнакомце была шляпа, эдакий котелок, точно как у Чарли Чаплина.
Тело восседало, вытянув ноги и уронив беспорядочно руки, точно было пьяно или смертельно устало.