День оказался долгим, ярким, пересыщенным ситуациями, лицами и знакомствами, короткими диалогами, перепалками и быстрыми расставаниями. Брук, кажется, едва ли обошла и половину того пространства, что занимало все мероприятие, но уже к вечеру была совершенно уставшей. Хотя эта усталость и была радостной, Брук ждала вечера, ждала, когда жара спадет, а с ней немного спадет и градус всеобщего безрассудного куража. И вечерние сумерки наступили неожиданно быстро — заходящее, но все еще горячее солнце закрыли тучи, а электрогенераторы вдруг отключились, как по сговору. И несмотря на то, что у каждого в руках была своя собственная искра — тлеющая сигарета, подсвеченный экран мобильного телефона, свеча или бумажный фонарик, сложенный на восточный манер, — в каком-то общем, глобальном смысле, свет кончился.
Но даже конец света съехавшиеся на фестиваль люди встречали с бесшабашным весельем: гогоча и перекрикивая друг друга, поминали Нострадамуса, жгли костры, пели песни и устраивали танцы, хаотично двигаясь вокруг огня в растянутых футболках и изрезанных джинсах, — им не нужно было электричество, чтобы продолжить праздник, пускай даже в таком диком, почти первобытном виде, — они плескались в воде, их страх был заглушен алкоголем и не мог остановить от разудалых прыжков с берега прямо в пугающе-черную глубину лесного озера. Это было по-своему удивительно, казалось, что бы ни произошло, "Дыхание жизни" не прекратится, и Брук с улыбкой подумала, что только проливной дождь сейчас способен немного сбить темп этого дыхания. Иногда небо громыхало, и очерченные всполохами нависшие над Кесвудом тяжелые тучи обещали этот дождь, но его все не было — была только духота, и момент, когда ее должна пробить первая капля, все оттягивался.
Брук чиркнула зажигалкой, закурила, и снова спрятала сигареты в нагрудный карман джинсовой куртки, которую все это время носила с собой. Таскала весь чертов день, перекладывая из руки в руку и не зная куда день. Это было глупо, но в каком-то смысле правильно — ей нравились ребята, с которыми она приехала на фестиваль, но оставлять в их ведении свои личные вещи она не решилась. И очень скоро мысленно поблагодарила себя за эту свою нерешительность.
Их не было. Несмотря на темноту, несмотря на тяжелый и яркий на события день, который запросто мог ее вымотать и сбить с толку, Брук отчего-то была уверена, что вернулась ровно на то же место, где раньше стоял их трейлер — но теперь его не было. Может, они и отъехали всего на сотню метров, выбрав место получше или перебравшись ближе к озеру, где берег был посвободнее, но найти их сейчас не представлялось возможным.
— Какого черта... — Вместе со струей дыма выдохнула Брук.
Она схватилась за телефон, но вдруг поняла, что оставила ребятам свой номер на всякий случай и не попросила ничей взамен. Сейчас бы услышать где-нибудь рядом мамин голос: "Какая же ты все-таки безответственная!"
Брук усмехнулась. Вышло, может быть, иронично, но на самом деле ей было не до смеха — было чертовски обидно, и вкрадчивое гадливое ощущение, когда теряешь контроль над ситуацией и уверенность стремительно тает, начало наводить на мысли о том, что на этом празднике жизни она уже не может чувствовать себя как дома и не может разделить с окружающими ее людьми того веселья, которым пропитался за день весь Кесвуд. Для нее праздник закончился. Одна одна, в темноте среди массы незнакомых людей — и без ночлега. Легко вести себя смело и по-хозяйски где угодно, когда за спиной есть хотя бы какой-никакой гарант, — кучка малознакомых ребят и лежанка, на которой можно отоспаться, — но сейчас долбаный фундамент для всей ее уверенности просто взял и испарился.
— Вот ведь мудаки.
Брук зло отбросила недокуренную сигарету, но тут же полезла за новой. Она немного занервничала. Ей, черт возьми, нужно было что-то решить. Звонить родителям не хотелось — это крайний случай и равносильно признанию, что тебя охватила паника. Нет уж. Что угодно, кроме задушевного разговора с предками.
Вполне вероятно, если поискать и поспрашивать, можно найти людей, которым погода или перебои с электричеством подпортили настроение, и они пакуют свои вещички. Брук предположение показалось вполне весомым, она осмотрелась и направилась к ближайшему костру. Осторожно ковыряя горящие головешки палочкой, его поддерживала женщина, которая показалась смутно знакомой. Приглядевшись, Брук узнала ее — краем уха слышала, как та искала организаторов. И тогда еще эта тетка показалась Брук какой-то до абсурдности официальной и серьезной в этом своем костюме, а потому смешной. Такими же нелепыми и смешными бывают какие-нибудь активистки "Пролайф", выступающие на митингах против абортов, — тридцати-сорокалетние тетки в строгих костюмах и смешных шляпках прямиком из середины двадцатого века, которые, вероятно, сами-то и не залетали ни разу, потому что настолько скучные и серые, что никто не стал бы их трахать даже под бутылку виски.
Но может быть, что первое впечатление оказалось ошибочным, верно? Сейчас эта "училка" просто казалась женщиной, очутившейся не в то время и не в том месте. И Брук направилась к ней, мысленно, впрочем, пообещав себе тут же развернуться и уйти, едва ее спросят, не было ли у нее сегодня случайного незащищенного секса.
— Привет. — Она опустилась на траву недалеко от костра. — Знаете, тут стоял трейлер. Мы с ребятами приехали… Но они, похоже, перебрались в другое место. Вы ничего такого не видели?