К резкому запаху крови и разложения добавился запах машинного масла. Золотисто-чёрная плёнка тонким слоем покрыла труп с головы до ног, и частично мусор, которым тот был обложен. Масло стало медленно стекать на пол, скапливаясь в густые, блестящие лужицы. Итан поднёс раскалённую спираль прикуривателя к одной из них, и нарушил прикосновением безупречную гладкость её поверхности. Почти сразу прозрачное синее пламя волной проползло к трупу и как будто исчезло, но нет. Едва заметное сначала, оно стало разгораться всё сильнее, перекидываясь на мусор и на полусгнившее тело. Чем больше оно разгоралось, тем вернее было то, что труп сгорит, но тем меньше спокойствия сохранялось в душе Итана. Пламя пугало, инстинктивно, против логики, оно внушало опасность, заставляя отступить, заставляя уйти прочь. Пирофобия, о которой предупреждал Луи, была неприятно-реальной.
Труп остался гореть, когда все расселись по машинам и двинули прочь. Камера действительно висела на въезде, направленные наружу, чтобы фиксировать приезжающие и уезжающие автомобили и их номера. Дорога плавной дугой уходила от парковки к четырёхполосной улице, проехав по которой буквально несколько сотен метров, Луи увидел знакомый кирпичный забор автобусного парка Мид-сити. Они были в домене печально известного вампира по имени Цицерон. Строго говоря, это была территория Коко Дюкетт, главы Картианского движения, присматривающей за всеми неонатами. Но Дюкетт поделила эту территорию между двумя анциллами: Цицероном и Солом. Про Сола Луи знал мало: средней руки гангстер, достаточно скромный и сдержанный. Цицерон был его противоположностью. Это был старый вампир, хотя и недостаточно старый, чтобы быть настоящим тёзкой древнеримского оратора. Это и не было именем, это было прозвище. И получил он его за то, что отрезал языки своим гулям, обещая вернуть их, когда «повысит» их до вампиров. Луи не слышал о подобной магии, но Маскарад такая практика поддерживала просто волшебно.