Жить — как много в этом слове переплелось для отдельно взятого Димона. Горелый демон исполнил обещание, оставив ему жизнь, и отправив наконец в милосердное забытье хорошим, под стать Коляну, ударом в голову. Димон пришел в себя со вполне знакомым каждому ощущением "лучше бы я умер вчера", однако причины данного состояния возводили его в энную степень боли.
Болели, прежде всего, отрубленные пальцы. Их утрата ощущалась острее всего, пусть даже Гиви перетянул обрубки и кажется прижег их чем-то, пока Димон валялся в благословленной отключке. Отсутствующие фаланги горели неугасимым огнем потери — им больше не сжиматься вокруг рифленой рукояти оружия, граненого холода стеклянного стакана с ледяной водкой внутри, или даже мягкой и теплой женской груди. Их не было, и вернуть их было невозможно.
По сравнению с этим рана в бедре от ржавого тесака, кипящая мигрень в голове от сотрясения, которым его, похоже, напоследок наградил Стерном, и выворачивающие наизнанку попытки организма избавиться от той дряни, на которой был замешан Анечкин коктейль, были лишь дополнением, хоть и весьма неприятным.
— Чё? — прохрипел Димон, понимая, что услышал все слова вопроса, который задал Гиви, но не смог сложить их в осмысленное предложение.
Вопроса Гиви Димон поначалу не понял, потому что был слишком занят тем, чтобы не сдохнуть. Помимо этого занятия, в его голове заезженной пластинкой крутилась фраза, брошенная Стерномом перед чернотой, накрывшей Пятачка — до тех пор, пока ответ на этот даже-не-вопрос не отпечатался в измученном мозгу кристальной четкостью.
"Да, ска, ты прав. Даже не начало."
Это действительно было даже не начало. Это было знакомство, встреча, рукопожатие бойцов на ринге, и если Димон отчего-то решил, что на этом рукопожатии все и закончится — то он, как говорил их прапор, "сам себе злобный Буратино". Потому что за рукопожатием, обменом приветствиями, рукоплесканиями и взмахом рефери следует раунд. Тяжелый, изнуряющий, наполненный мгновенными решениями, от которых зависит сразу все, необходимостью выкладываться на полную каждую сраную секунду, а еще — болью до бровей. И если твой оппонент не новичок, глупо надеяться положить его нокаутом с первого же удара. Но что самое важное — за первым раундом следует второй. И третий. И пятый. И двенадцатый.
Эта мысль стала тем самым психологическим обезболивающим, которое заглушило наиболее болезненные страдания Димона. Отсутствие пальцев и куча ран, которыми обзавелась его ценная тушка, не шли ни в какое сравнение с тем фактом, что он был все еще жив.
А значит, все действительно даже не началось.
Со стоном облегчения и боли он вернулся в реальность раздолбанного ведра, которое вел Гиви по не менее раздолбанной дороге, и наконец услышал вопрос, который высокогорный друг повторил, кажется, уже не один раз.
— Нормалек, — хрипло выдохнул Димон наконец, откидываясь на сиденье и скаля окровавленные зубы. — Обязательно еще пойду.