- Уже не проблема. - широко усмехнулся Стейнар забирая визитку. - Но не обязательно… Потому что я согласен! И уже надумал устроить нечто подобное. Нет. Лучше! …
Тем временем на переднем плане, переднем потому что Инкурсию обидели бы даже намёки что её роль второстепенна, живая картина тонула в теплом и пушистом океане удовольствия. Уже не скрываясь широко улыбалась, она хихикала прикрываясь когтистой ладошкой, перемещалась между картинами в припрыжку, пританцовывала и вертелась на месте помогая очередному бездарою залезть в произведение искусства.
К делу слегка насильно подключили и экскурсовода когда химера внезапно и достаточно стремительно нырнула в толпу хватая его за руку, а так же плечо и туловище во всю пользуясь преимуществами наличия множества конечностей, и выдёргивая из неё. Поначалу запаниковавший бедняга успокоился поняв что его не собираются есть, а лишь милостиво предлагают уголок в центре всеобщего внимания в обмен на удовлетворения любопытства Инкурсии которую хозяин не посчитал нужным снабжать знаниями о названиях и именах художников той или иной картины. За одно выяснилось что живая картина умеет разговаривать и более того обладает приятным мелодичным, хотя и нарочито нечеловеческим, чем-то напоминающим журчание воды голосом. А так же достаточно легкомысленно относится к физическим контактам и вторжению в чужое личное пространство, аккуратно но совершенно беспардонно хватая людей перед тем как «помочь» им залезть в картины, и с удовольствием разрешая ощупать саму себя.
Инкурсиа сохраняла невинное и радостное выражение лица, но бездарям было не откуда знать что на самом деле некотрые оттенки испытываемых ею ощущений и то как она относилась к другим картинам были достаточно специфические. Злорадство и извращённое удовольствие от демонстрации собственного превосходства перед этими все это время незаслуженно купавшихся в драгоценном внимании «стариками», без её вмешательства бывшими просто плоскими убожествами не говоря уже о способности самостоятельно двигаться. Залезая в картины она бескомпромиссно и бессовестно посягала на непосягаемое, насильно проникая в самое личное и интимное пространство других картин, фактически насилуя их на глазах у восхищенной публики. А имена и художники ей были интересны исключительно что бы занести в мысленный лист осквернённых и униженных произведений. Впрочем подобные негативные оттенки сейчас становились все более незначительными и Инкурсиа чистосердечно радовалась тому что находится в центре всеобщего внимания.
Время до закрытия к сожалению работавшего не круглосуточно музея пролетело незаметно, Инкурсиа настолько увлеклась что даже не замечала как постепенно растаяла следовавшая за ней подобно свите толпа и конце концов неожиданно обнаружила себя перед держащим её «родную» картину хозяином.
- Пора домой. Давай залезай.
- … Не хочу.
Неловкая пауза. Инкурсиа стояла уперев одну пару рук в бока и скрестив другую на груди, с граничащей с нелепостью надменностью глядя на художника. Вытянувшись и даже немного привстав на цыпочках что бы смотреть на создателя сверху вниз. Однако капризничать задирая нос оказалось неожиданно сложно. «Давай залезай» Угловатая острая фраза, надломленная беспричинно скачущим тоном на втором слоге, похожая не то на букву Л не то на крюк. Кажется левитирующая где-то за плечами навязчиво повторяя приказ то в одно то в другое ухо. Пока лишь повторяя, но не без намёка на то что это крюк может вцепиться и утащить. Было стыдно, неловко и неприятно. И при этом она не отказала, а лишь выразила своё несогласие. Был бы ответ «не буду» тяжелее?
Инкурсиа не знала, но уступать категорически не хотела, как и залезать в пустую картину.
Словно ребёнок которого укладывали спать, упрямо отказывалась признаваться в первую очередь самой себе что на самом деле достаточно устала. За дверьми этого здания располагался огромный мир, ужасно не хотелось что бы её первый взгляд на него был через узкое, кажущее бездарям огромным, но для неё несомненно слишком узкое окно. Словно она обычная неподвижная картина! Это было недопустимо. Почему он навсегда покинул свою картину давно уже забыв о ней, а она должна возвращаться едва покинув её? Высокомерное выражение сменилось гримасой неудовольствия… но спустя мгновение превратившись в довольную улыбку. Это был первый раз когда она действительно внимательно рассматривала своего хозяина, встретившись с ним взглядом. Угловатый и беспорядочный, мешанина красок, тёмная палитра с иногда мелькающими там яркими, ослепительно яркими, цветами. Наверняка прекрасно знающий что у неё внутри но все равно ощупывающий её оболочку чередой грубых тычков взглядами. Острых и столь горячих что ещё немного и в уголках глаз выступят слезы. Но приятных, сочных и сытных каждый стоящих десятков а то и больше взглядов той толпы.
- Не хочу. - чуть громче и капризнее повторила своё мнение относительно все ещё удерживаемой в руках Кина пустой картины Инкурсиа. Но чуть подумав гадливо улыбнулась ткнув пальцем в другую рамку зажатую под мышкой у колдуна. - Разве что вон в ту.
Мелкую уродливую, но важную для кого-то и кажется для хозяина тоже. Такую будет особенно приятно заслонить собой. Испортить расковыряв когтями. Колдун молчал склонив голову на бок и прищурившись. Секунды две после чего неожиданно расхохотался, визгливо и кажется ещё более ломано чем обычно. Неприятно, хотя Инкурсиа ловила себя на том что ей нравится его голос. Может быть из-за невидимых связей хозяин создание, может быть что его нахальная заметность напоминала ей саму себя. В хорошем смысле. Может быть от того что унаследовала от него склонность считать любое достаточно сильное, даже негативное по своей природе впечатление, чем-то хорошим, красивым и достойным уважения. Наконец визгливый хохот прекратился.
- Не вздумай её портить. Я когда-нибудь подниму и продам её. И! Если будешь хорошо себя вести куплю что-нибудь тебе. Пошли уже.
Противореча собственным словам Каин уселся на корточки упаковывая в чемодан обе картины. Уже сделавшей шаг в направлении выхода и совершенно не ожидавшей подобного проявления непоследовательности Вторженке оставалось только возмущенно хмыкнуть и вернуть себе обиженное выражение лица. Ненадолго, как раз что бы гордо шагая впереди художника первой выйти на улицу… и остановиться разинув рот и глаза.
Инкурсиа получила все необходимые знания о городе и мире вообще в процессе своего создания, однако сейчас неожиданно для себя обнаружила что это были лишь слова, сухие абстрактные концепты, взгляд через чужие глаза. Открытое пространство казалось огромным, чудовищно, невообразимо огромным. Даже между музеем и зданиями на противоположной стороне улицы располагалось внушающая ужас пустота, давящая и затягивающая в себя одновременно, а неосторожно подняв взгляд выше Инкурсиа почувствовала что проваливается в чёрную бездну именуемую небом.
- Что такое? Чего встала, что там?
Возмущённый голос художника и толчок в спину помог вернуться в реальность. Комментировать свою слабость она не собиралась и опустив взгляд решительно двинулась вперёд, выйдя на середину тротуара и остановившись там медленно, словно боясь увидеть слишком много, оглядываясь по сторонам. Прохожие определённо уделяли ей внимание, однако большая часть кажется не сколько пялилась сколько пыталась поскорее убраться подальше, в лучшем случае потом пялясь с безопасного расстояния. Подобные опасливые взгляды были по своему милы и наверняка догнав и схватив кого-то из прохожих можно было добиться ещё более «интересной» реакции… однако Инкурсии сейчас было немного не до этого, все её самообладание уходило на то что бы не упасть на колени и уцепиться в асфальт зажмурив глаза. Слишком большое пространство, наполненное слишком большим количеством огней и звуков, холодное, мутное и монолитное, никуда не делось и нескольких минут было явно не достаточно что бы привыкнуть к нему. Не говоря о пропастью над головой, при взгляде на которую картину охватывало ощущение что она проваливается в неё.
«Такси» Опять голос хозяина зовущего её в пойманное им такси. Она вполне понимала что это такое, понимала самое главное — самодвижущаяся металлическая коробка была крышей над головой. Оставалось только дойти до него, сохраняя достоинство и не подавая виду. Не самая простая задача учитывая что её ноги неожиданно ставшие тяжёлыми и слабыми едва шевелились. Пространство продолжало давить на неё, заставляя руки бессильно обвисать руки и щупальца, склонять голову и веки.
Машина двинулась с места и город за окном вытянулся в одну серую бетонную трубу покрытую неоновыми трещинами. Создатель что-то активно обсуждал с водителем помимо поблескивающей лысины примечательным оттопыренным и непропорционально большим левым ухом, но слова теперь были неразборчивым потоком разноцветных кубиков, картина уже не могла различить содержащийся в этой комбинации звуков смысл. Опять мелькнуло небо с пляшущими по нему огоньками. Мир вокруг медленно вращался расплываясь и темнея.
...
Дом номер пять на Вайтлейк Стрит был обветшалой четырехэтажкой, неесетсвенно узкой словно сжатой в тисках из соседних более высоких, но столь же непрезентабельно выглядящих зданиях. Не лишённое примет, но в целом достаточно обычное для своего района здание, из окон которого открывался шикарный вид на тесную покрытую слоями мусора и граффити улицу… и расположенное на недоступной обычным любителям покрывать стены своим творчеством высоте, а именно на рекламном щите что возвышался над дорогой где-то там, за домами, изображение одного не совсем обычного художника. Возможно сама улица была все же примечательна высыхающей только в жаркие дни огромной на всю улицу лужей натёкшей из кондиционера одного из зданий. На той стороне располагалось вполне приличное заведение где можно было вкусно и по умеренной цене поесть, однако запахи «зада» ресторана были чем угодно но не аппетитными, в результате улицу частенько называли не иначе как «Щитлейк». Лишённому необходимости есть и пить, а следовательно неуязвимого к наносящим урон аппетиту воздействиям, Каину на запах было почти наплевать, тем более что в самой квартире подобные ароматы уступали достаточно сильному характерному запаху живой краски. Ну и то что сама коморка по понятным причинам стоила копейки.
Инкурсиа открыла глаза выныривая из вызванного усталостью забытья. Ее пробуждению способствовало сразу несколько факторов, встряска, заботливо орущий в ухо «ПРОСЫПАЙСЯ!!!» хозяин и… запах. Весьма неприятный запах. Зато имел место несомненно приятный факт того что Каин нёс живую картину взвалив её себе на плечо, обнаружив который та незамедлительно воспользовалась возможностью вцепится в источник обожаемого ей тепла всеми конечностями и щупальцами.
- Вот. Дом, немилый дом. Вонючая дыра, но не обращай внимание. Это снаружи. Внутри тебе понравится. - сообщил медленно из-за дополнительной нагрузки взбирающийся по стене художник цепляющейся в него картине. Уверенность что ей понравится была основанна исключительно на том что он сам считал обстановку уютной. - Хотя это не важно. Уже завтра мы переезжаем, поможешь упаковать все вещи в картину. Смотри не свались от радости... В МУЗЕЙ! Возражения?
- Приятно осознавать что Создатель понимает что величайщее из его творений заслуживает только лучшего. - напыщенность в голосе картины несколько подрывала его слабость.
Возражений у Инкурсии само собой не было, как впрочем и сил на бурное выражение радости, однако упустить возможность повыпендриваться она не могла. В ответ Каин, словно специально портя момент, идеотически звучаще хихикнул. Последовавшее кажется искренне обиженное хмыканье вызвало что-то похожее на сожаление.
- Ладно-ладно, величайшая ты моя... Слушай. Меня зовут Каин Стейнар, зови меня Каин. Стейнар! Всякие хозяин-создатель-творитель-оживитель, не надо. Не нравится мне. Ясно? Инкурсиа. Ну ты понимаешь ведь, верно? Название...
- Инкурсиа понимает тебя, Каин Стейнар.
Сменив гнев на милость химера расплылась в улыбке, странно, но такие мелочи как напыщенное обращение друг к другу по имени без сокращений и кличек оказались неожиданно приятны. Задуматься переняла ли она это свойство характера у маниакально цепляющегося за имя создателя или возможно это была какая-то характерная особенность живых картин, на что Каин достаточно очевидно намекал, она не успела в виду того что этот самый создатель достиг окна своей квартиры.
С нарисованной на «родной» картине Инкурсии пустой комнатой у скромного в размерами, но никак не содержимым, места обитания безумного художника было мало общего кроме разве что размеров и то пестрота обстановки несколько искажала ощущение объёма. В первую очередь бросалась в глаза покрывающая собой весь пол, мебель в том числе расположенную в середине комнаты кровать со скромным матрасом и «залезающая» на стены картина чего-то что сам Каин называл «волшебной страной».
Свалка образов, лоскутное одеяло запечатлённого в краске потока сознания, кое-какие из кусочков колдун рисовал буквально во сне, остальные со скуки или просто что бы вытащить наружу и получше рассмотреть навещающие голову идеи. Какой-либо упорядоченности в плане масштаба не существовало, нарисованные на одном куске существа могли сойти за гигантов на соседнем где находился изображённый с высоты птичьего полёта ландшафт. Отдельные изображения залезали друг в друга, сливались, накрывали собой более старые, а те в свою очередь порой словно сопротивлялись погребающим их под собой свежим пытаясь выглянуть из-за них. Часть аккуратная прорисованная до малейших деталей, часть кривоватые наброски, какие-то изображения давно высохли, а кто-то наоборот в своё время получил приличный запас живой краски и до сих был способен слабо шевелиться. Располагалось это великолепие на полу не случайно, колдуну было сложно отказать себе в возможность почувствовать себя повелителем и богом попирая ногами своё царство.
Совсем сухие и скудные наброски располагались чуть выше, а именно в нескольких огромных стопках на полу и кривоватом столе исписанной карандашом бумаги. С ними соседствовали пара башен из книг - реликтов из тех времён когда Каин проводил свой досуг за чтением, а не маниакальным переключением каналов телевизора в надеждах найти заветную новостную передачу где упоминаются его похождения. Его величество телевизор стоял в самом центре комнаты напротив кровати на массивной, нарисованной самим Каином подставке в виде троицы похожих на гномов низкорослых созданий на широких плечах которых и покоилась самая дорогая с точки зрения бездарей в квартире вещь. Телевизор был действительно дорогим, с широченным экраном и пачкой встроенных новомодных функций вроде автоматической записи сразу нескольких программ, какими само собой были выпуски новостей, а так же качественными колонками. Бездари при всем своём невежестве изобретали поразительно удобные штуки, следовало отдать им должное. Оставшиеся стены и потолок заполняли вырезки, страницы, распечатки из иных средств массовой информации где упоминались «подвиги» художника. В большинстве случаев смехотворно мелочные, причём до сих пор Каина это смущало мало. Не собирался он выбрасывать их и сейчас и далее, теперь скорее из сентиментальных соображений чем тщеславия. В конце-концов кому винить артиста мешающегося в поисках своего стиля?
Меж тем порождённое в ходе этих поисков существо несмотря на слабость категорически не хотело отцепляться от своего создателя, игнорируя перемешанные с вялыми ругательствами уговоры что ей нужно отдохнуть в картине. Вялыми потому что у Каина всё-таки по прежнему было отличное настроение, день был весьма и весьма успешен. Успешным было и «величайшее из творений» за что ей прощались её капризы, однако требование служить ей подстилкой в буквальном смысле явно перегибало палку по достаточно тривиальным причинам вроде того что спать в такой конфигурации было неудобно. С другой стороны подобная привязанность к себе тешила самолюбие художника и в конце концов он пошёл на компромисс нарисовав в «родной» картине Инкурсии кровать с подушками, позволив затащить себя туда при условии что химера будет спать рядом и не будет пытаться накрыться им как одеялом.
…
Каин проснулся от ощущения дискомфорта которому в нормальном, не являющемуся живым портретом теле соответствовала боль... от наличия в шее приличных размеров дыры от зубов сидящей на нем химеры. Помимо того что крепко держала его за руки картина была занята тем что откусывала густеющую пытаясь затянуть дыру краску, приникала к ране ртом не то лакая разноцветную жидкость, не то просто пытаясь проникнуть поглубже языком. Но после одного-двух глотков резко подавалась назад, выпрямляясь и вызывающе облизываясь буравя художника взглядом. И опять ныряла впиваясь колдуну в горло.
Инкурсиа была уверена что достаточно хорошо понимала людей, как они смотрят на мир и самое главное на неё. Насколько отличалась от них она сама, и её создатель, несмотря на бурлящие на его поверхности цвета, порой казавшийся гораздо менее живым чем неподвижные картины. Как он смотрел на неё, с обжигающим, но на самом деле одновременно холодным и сухим интересом. Это было приятно, очень приятно, но этим взглядом он смотрел не на все интересующие его, а она хотела большего, хотела быть особенной, уникальной. И сейчас ей это удалось. Каин Стейнар был растерян, удивлён и смущён. Смущён! Ей удалось загородить собой весь мир, захватить его внимание целиком, не останавливаясь на этом залезая все глубже и глубже, не давая ему придти в себя. Проснувшись картина долго лежала с открытыми глазами изучая небрежно нарисованный потолок. У неё было время, возможность расставить все на своим места, кто она такая, кто такой Каин Стейнар и чего она от него хочет. И ещё раз кто она такая, размышления о своих мотивах и желаниях было подобно любованию в зеркало. Теперь настало время поделиться этим с создателем.
- Я Инкурсиа. Я вторгаюсь, залезаю и загораживаю собой, потому что хочу что бы все взгляды принадлежали мне. Мне, восхитительной, очаровательной, неподражаемой. Я заслуживаю внимания, нежиться в его тепле, таять в его жаре. Я хочу себе все, взгляды, мысли, фантазии. В том числе твои, мой создатель, Каин Стейнар. Твои в первую очередь!
Колдун ошеломленно слушал монолог своего создания, машинально прикрывая ладонью истерзанное горло, но при этом ещё не заметив что его руки свободны. Инкурсиа распаляла сама себя, пылал огонь в буравящих его взглядом глазах-рубинах, щеки налились румянцем, трепетали жаберные щели на шее. Каин с удивлением поймал себя на том что проследовал взглядом за каплей краски скользнувшей с губ, по подбородку и сорвавшейся вниз разбиваясь о вздымающуюся в такт бессмысленному дыханию грудь и нырнувшей под платье. Одна пара рук бесстыже нарочно натягивала платье подчёркивая ловящие взгляд формы. Инкурсиа в очередной раз навалилась на художника в этот раз прижимаясь к нему лбом.
- Ты! Тёплая, вкусная краска! Я хочу её, я хочу её всю. Я хочу что бы ты рисовал для меня, декорации, слуг, подчёркивающих мою красоту, мою уникальность. Уродливых, слабых, недолговечных. Нет, красивых тоже, я хочу и их, унижать и уродовать, пить их краску потому что она принадлежит мне. Ты принадлежишь мне. Мне! Мне и только мне!
- Стооп, стоп, стоп-стоп. Ну ка подожди! Разошлась тут. - чуть пришедший в себя Каин решительно схватил химеру за плечи отстраняя от себя. - Подожди. Молчи! Дай мне сказать.
Картина дёрнулась как от удара, приказы создателя по-прежнему обладали не неподъемным, но значительным весом. Замолчала давая колдуну высказаться, ведь его внимание все равно было по-прежнему приковано к ней. Улыбаясь. И роняя на его лицо капли смешанной с краской слюны.
- Не торопись. Слушай. Головой ты соображаешь, я знаю, поэтому слушай. Ты. Знаешь. Что. Мне. Нужно! Ты прекрасно меня понимаешь. Мы хотим одного, НО! Я создатель, ты — создание. Внимание тебе внимание мне. Ясно ведь? Верно?
Инкурсиа чуточку посерьёзнев кивнула.
- Так вот. Я не спорю, я не жадничаю, ты моя лучшая неповторимая работа. Но. Ты моё создание. Ты принадлежишь мне, не наоборот, не забывай об этом. Я буду давать тебе что ты хочешь, но все твоё одновременно моё. Ты ведь понимаешь это?
Ещё один кивок.
- Отлично. Давай договоримся. Ты слушаешься меня, я забочусь о тебе, питаю тебя, делаю тебя сильнее. Но! Я буду рисовать что я хочу. Обещать что ты назаменима и первостепенна — обещаю. Хотеть и требовать большего не запрещаю, но дам только если захочу. Ясно? Есть возражения?
Возражений не было, думать о создателе как о создателе, слушаться его было легко и приятно. И все же была уверенность что он все равно принадлежит ей или будет принадлежать, кто чей хозяин на самом деле — не важно. Она будет получать то что хочет.
- Тогда я буду называть тебя хозяином. Или создателем… но буду упоминать твоё имя, Каин Стейнар, ты ведь этого хочешь?
- Уже лучше - ухмыльнулся художник. - И ещё одно. Веди себя прилично на публике, не перегибай палку, мне не нужна шлюха. Ясно о чем я?
- Конечно ясно - мурлыкнула Инкурсиа ловко работая всеми тремя парами рук стягивая с себя платье. Открытый что бы извергнуть поток символизирующих возмущение подобным пренебрежением ругательств рот заткнули поцелуем.
Наконец выбравшийся из картины Каин чувствовал себя в целом неплохо и даже бодро, но несколько дезориентировано в основном потому что давно уже не пользовался подобным методом выделения краски и не рисовал на эту тему. Возможно стоило почаще и тогда бы не выяснилось что он нарисовал химеру несколько более детально чем ему самому казалось. Кроме того после произошедшего совершенно не чувствовал себя «хозяином», хорошо хоть даже подобные достаточно ярки впечатления не заполнили голову целиком. Сама Инкурсиа же чуть ли не сияла от удовольствия, всё-таки пообещав «вести себя прилично на публике» и даже после просьбы прекратить перестала лезть под руку, комментировать и советовать когда Каин принялся за работу.
Привычка сохранять наброски оказалась очень кстати, сейчас ему нужно было как раз переворошить память на предмет незамысловатых идей для рисунков. Ещё вчера они осудили с мадам Флетчер его дополнительную контрибуцию помимо основного аттракциона — никакой дополнительной магии, просто аккуратно нарисованные оживлённые картины без излишка мозгов и свободы воли, немного выглядящих внушительно, немного миловидных.