- …это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу… - Прохрипели колонки перед тем, как взрыв гранаты заставил их заткнуться на совсем.
Пули разбивали бутылки с молотовым в самых высоких точках броска, но это уже ничего не меняло. Зажигательная смесь расплескивалась во все стороны, попадая на материалы которыми была напичкана химическая лаборатория, она заставляла их вспыхивать как бенгальские огни. Запах горящего пластика. Запах кипящей кислоты. Запах полыхающих брикетов с наркотой. И конечно, сладкий до приторности запах обожженной плоти, кипящего подкожного жира, кожи, сползающей с лиц, словно дешевая краска.
Была ли в том вина наркотических веществ, густым непроницаемым дымом заволокших все подвальное помещение, что заглушая боль и ярость, в разуме Стернома царила эйфория. Убивая этих визжащих придурков, нащупывая в дыму их глотки, выпуская их кишки, чувствуя их зубы на своих лодыжках, слыша хруст черепа под тяжелым ботинком… несмотря на то, что одежда на нем обуглилась, кожа обгарая приобретала свой прежний монструозный вид отзываясь острой боль, столь привычной и знакомой, на каждое движение, а в глотке першило из за дыма, Харди чувствовал себя лучше чем когда-либо в жизни. Он словно воссоединился с ними в противоестественном, но столь сладком пароксизме жизни и смерти, по сравнению с которым сэкс был не более чем детской игрой. Искаженное наркотиками восприятие шутило с падшим ангелом чудные вещи, порой ему казалось, что в этом пламенном безумии, чья то воля мягко направляет его руку, подсказывая, откуда выскочит очередной горящий вопящий псих, или куда ему следует поставить ногу так, чтобы не поскользнуться на очередной куче кишок. Казалось, еще чуть-чуть и он снова услышит тот знакомый голос.. но секунды тянулись, и ничего не происходило.
Но вот, путь, занявший у Стернома нечто среднее между парой минут и наполненной болью и удовольствием вечностью был окончен. Дверь, преграждавшая ему путь, под ударом обожженного пламенем плеча вылетела подобно пробке. Вопреки возможным ожиданиям, прямо за ней его встретил лишь один противник и особо опасным он не выглядел. В треснутых очках и с неухоженной кудрявой бородой, человек на чьем лбу красовалась синюшная татуировка в виде креста, взирал на Стернома, представлявшего собой весьма страшное, обугленное и залитое кровью зрелище, чуть ли не с отеческой любовью.
- И вот, огнем, кровью, болью и словом святым вновь очищен от скверны ты и готов для возложенной на тебя миссии. – Улыбнулся Проповедник, распахивая руки, словно для обьятий. Посох в виде креста, сваренный из арматуры и уже начавший потихоньку затягиваться ржавчиной из-за царившей вокруг Харди ауры, выглядел довольно грозным оружием, но не похоже было, чтобы этот сумасшедший умел или хотя бы хотел пускать его в ход. – Приди же и сделай меня мучеником!
* * *
Тем временем у широко, особенно в последнее время известного в узких кругах Димона, была редкая возможность немного попредаваться философии. Например подумать о том, специально ли Аня волочет в Штаты всякое барахло вроде того уазика, по которому ее ребятам удалось вычислить убийцу Коляна, или скажем вот этой вот битой девятки, которая сейчас своими укатанными рессорами пытается вытрясти из него все кишки еще до того, как они доберутся на место. Ведь не из патриотизма же она их везет? А таскать это ржавое железо через океан денег стоит все же.
Опять же, чего например стоил водитель, подъехавший к дому Пятачка, через десять минут после звонка «королевы бензоколонки». Здоровый волосатый детина, с золотыми зубами, через густую бороду которого все еще неплохо видно багровый шрам на горле, да и в прочих повадках так и сквозит совсем не таксисткая выучка. Афганистан? Нет, скорее Чечня. В другой ситуации, скажем в Москве, иначе чем чуркой его бы и не назвал бы. А поди ж ты, тут на другом краю мира, почти что земляк. По-русски вон понимает, харя горная. Ну, более-менее.
- Вон в тот зданий пошел, да! – Ткнул водитель пальцем в полуразрушенную высотку, из нижних этажей которой через окна валил подозртельно густой дым. – Дальше нипаеду, да. Шайтановы дети кругом гвоздей набросали. Калеса прабью.