Ларкин застыл. Встал как вкопанный. Сжался опять внутри, словно сидит в чулане, а леди Блэквуд вот-вот откроет дверь и застанет его там. И в тишине этой, тишине страха и отчаяния от сделанного наконец выбора, под скрип разбитой двери и старого пола зазвучал далекий колокол потери. Или великая мелодия находки?
Флейта.
В сосудах, по всему телу, кровь кровь на грани закипания, в уме все роится и копошится, словно если большой состав слетает с рельс, не дотянув до станции, а машинист все мечется по кабине в поисках последнего решения. Правильного? Есть ли оно, правильное решение в такой ситуации?
Пэрл не знал. Он и не знал, каково это, слетающий с рельс поезд. Это ему кто-то из парней кто-то рассказывал историю о таком. Кажется тогда сами рельсы подорвали бандиты. Или краснокожие. Апачи? Не важно все это.
Важен был тот запах, что затмил обоняние парня. Он готов вдыхать его до головокружения, гореть за это в аду, который каждую пятницу и среду обещали Блэквуды, до полного самосожжения. И музыка. Эта мелодия влекла за собой, а потом заставляла перестать дышать, чтобы почувствовать как тихо замерла Вселенная.
Кухня казалась другой. Словно это не поместье Блэквудов, а какое-то другое помещение. Что то иное, не от мира сего. Запах. Флейта. Темнота. И звон нового, непонятного.
Ларкин легонько толкнул дверцу, чтобы войти наконец в кухню. Тихонечко, на самых цыпочках, оглядываясь по всем сторонам.
- Пс, - как бы к флэйте обращаясь, начал Пэрл, - Кто тут?
Вопрос у темноты. У неизвестности. И хотя сирота пытался спросить это как можно тише, его шепот казался громом среди ясного неба.
По крайней мере ему самому.