Мысли в голове со скоростью ветра проносились одна за другой, пока девушка с тревогой всматривалась в знакомые черты.
«Походка стала чеканней. Черты лица – резче. И осунулся, похудел... Не той худобой, которая появляется от физической усталости, а такой, что говорит об измученности души. Это всё, наверное, сестра... Но лучше не спрашивать, не напоминать, ему и так горько... А может... пытали?! Нет, нет, невозможно... Да как только рука поднимется мучить такого человека! Вот бы только потрогать его за руку, прикоснуться – и всё бы сразу стало гораздо понятней... И как дальше быть, и вообще... Пальцы ведь всегда всё понимают, чувствуют вернее…»
Анна непроизвольно протягивает ладонь.
«Ты в своём уме?! Что за вольности! Нельзя! Где это видано без позволения трогать людей, тем более – профессора! На такое он точно рассердится, сочтёт за дерзость и, надо сказать, будет прав. Неудобно-то как...»
Анна непонимающе смотрит на свою руку, как бы со стороны, в замешательстве, не зная, что теперь делать с этой чужой частью тела.
Действительно, а что делать? Она никогда никого не встречала на вокзале, вот так, чтобы одна, с чемоданом, в незнакомом городе и почти что сбежав из дома. Наверное, в таких случаях люди что-то говорят. А сказать хочется столько всего! «Слава небесам, жив!». Нет, это как-то фамильярно... «Я ужасно рада Вас видеть, профессор». Тоже не то. Это, конечно, правда, и то, и другое, но... ну почему так сложно найти нужные слова именно сейчас! Чтобы были правильные, искренние и уместные одновременно. «Анна, соберись, ты же филолог!» Да какая тут сейчас филология... И вообще, кто это придумал, что надо говорить не то, что чувствуешь на самом деле, а то, что принято? А, это светские правила приличия, да... Кажется, разговор с густинкой окончательно выбил тебя из колеи. О, о её предсказании хочется рассказать больше всего! Профессор наверняка враз разгадает эту головоломку, он умный. Но как-то... стыдно. Подумает ещё, что она недалёкая и верит всяким байкам. Уж наверняка назовёт это «народным суеверием, недостойным ума леди». И посмотрит ещё так укоризненно при этом, как только он умеет. В такие моменты хочется сквозь землю провалиться и совестно до ужаса, что ты такая непросвещённая... Только вот... рассказать-то больше некому.
Лишь сейчас Анна осознала, что все эти долгие месяцы отсутствия её наставника она жила затворницей, хранила молчание, ушла в себя, никому не открывая того, что тревожило её душу. А вдруг эти «пшеничный» и «праздность» имеют прямое отношение к профессору? Тогда замалчивание просто преступно. Всё же лучше рассказать. Да и не умеет она таиться. Только вот момент подгадать подходящий. А сейчас... Анна снова посмотрела на свою руку, наконец смущённо опустила её. Ну вот, теперь он сочтёт тебя вульгарной девицей. И жесты непозволительные демонстрируешь, и паузу держишь дольше положенного. Как будто тебе сказать нечего. Или вообще всё равно. Кстати, а что там положено говорить в таких случаях? Ах, да. В одной книге коммуникативная ситуация вроде бы была схожей, и дама там произнесла...
– С приездом, профессор! Надеюсь, дорога Вас не сильно утомила?
«Только ты не дама, а девица. И до героини книги тебе явно далеко. Поздно. Слова уже сказаны. Остаётся надеяться, что ты окончательно всё не испортила... Господи, а всё же какое счастье, что он жив!»
Только сейчас, Анна осознала, что всё это время она счастливо и, наверное, глупо, улыбается.