…Красивому деревцу срубили крону без всякой жалости. Плевать было на вопли дровосекам, плевать было на просьбы и сопротивление – они и не заметили ничего. Суровые ребята же! И было растение юным, а железо грубым – пара-тройка мучительных ударов, и вот чужая жизнь, надежда, робкая радость и мечта в сердце – прямо вдребезги! От боли под корнями трещина пошла – глубокая, жестокая рана. Но вот чудо! Каким-то странным образом, растение еще крепче за жизнь уцепилось.
Биолог Светлова точно знала. Такие ущербные, искалеченные организмы, они как это ни удивительно, даже более живучи чем здоровые экземпляры.
И казалось всё плохо – мертвое дерево с отрубленной кроной, пенек соком исходит и жить вроде и не зачем больше: нет того светлого будущего до которого хочется дорасти! Нет больше того юного деревца, которое вот еще недавно совсем, звенело да смеялось себе от счастья. Но раскорячился корнями пень, вцепляясь в землю покрепче и всем врагам назло, выбросил тонкую зеленую ветвь к солнцу – последнюю, бесценную можно сказать, веточку-то! И вот поди ж ты. Листья на этой ветке самые красивые, самые заметные, самые зеленые и выстраданные. И дерево сломанное все еще борется за свою жизнь – ведь новую крону можно отрастить, пускай она уже и никогда не станет похожа на прежнюю. Только опору бы найти, только разыскать бы того единственного, дорогого сердцу человека, на которого может сломанное растение положиться и залечить свои раны.
«Я заградила собой Чижика, и пусть не так-то много пользы от этого вышло, но ведь я не могла иначе! – могла бы сказать Майка в своё оправдание. – Разве нормально это, стоять и спокойно смотреть, когда человека то ли на пытку ведут, то ли на лютую смерть? Всем только хуже стало оттого что прыгнула я вперед, это верно! Но разве могла я спокойно на такие вещи смотреть? Они же молча…они ведь даже ничего не объясняя всё разрушили! Вторглись, гады…как со Стругачевым…напугали совсем!!! Разве должна была я отвернуться и забиться в дыру как покорная мышь? Да хоть все ветки обломайте, негодяи, железнозадые морды буржуйские! Только сосна, она всё равно сосна, как ни руби её! Калечь ее, бей – но другим деревом уже не станешь. И мне не жалко, что вместо кроны теперь пенек для бабушек красуется, чтобы им сидеть удобнее было. Я защищала родного, очень дорогого мне человека как могла. И я верю. Учитель не забудет обо мне и поможет. Не умрёт – выживет всем назло! Потому что больно мне, и потому что мне сейчас тоже немножечко нужна его помощь.»
…
Так думала Майка бултыхаясь в чем-то багровом, беспросветном, пропахшем рвотой и кислятиной. Такие мысли гнала от себя и тонула в них, чувствуя как горе давит на нее бетонной плитой. И отбрыкивалась девочка от этих образов, упрямо вперед ползла, совсем уже теряясь в чем-то далеком и бредовом. И мерещился ей тогда перевал и разбившийся «Полюс» - достойный могучий корабль потерпевший крушение. Ползи к нему хоть из-за всех сил, камень грызи зубами от ярости, а не дойдешь так просто. И любимая повесть Аркадия Гайдара с любимыми же словами возникала перед глазами: «А мальчиш-Плохиш сидит, варенье жрёт и радуется!»
«…И вроде хорошей была каша по запаху, да вот какая у нее начинка поганистая оказалась! Всё равно наши победят! «Полюс» лежит за Перевалом, и его уже давным-давно Дик с Марьяной и Олежкой нашли. И я найду тоже. И кашу вашу жрать вражескую не стану. Я вам не мальчиш-плохиш чтобы за банку варенья своих друзей продавать! И я вам ничего не забуду!»
…
Так про себя сражалась Майка. Уставала. Дралась с кошмарами и не сдавалась тьме, снова и снова угрожая кому-то. Объяснить что-то пытаясь. Донести самое важное, что нельзя так с ней, что ОНИ же просто ее убивают и даже хуже делают - калечат! Снова и снова возвращаясь мыслями к Перевалу.
Не ведала девочка как очнулся Чижик, оказался ли учитель среди друзей или врагов, в клетке или на свободе, на средневековый допрос его утащили или просто так, для дружеской беседы взяли – хотя кто ж для дружеской беседы с мечами нападает? Ничего Майка не узнала и не разглядела! Но очнулась девочка живописно. Эпически можно сказать очнулась! Такое даже Фёдору Михайловичу не снилось – ведь он хоть и достойный человек, но по количеству бреда и глупости, никогда в жизни Майю Юрьевну Светлову не обгонит!
Проснулась Светлова перепачканная рвотой, с засохшей пленкой слюны на посеревшем лице. Да-да, с тем самым суровым плевком на собственном лице, который вообще-то врагу предназначался!
«Да неужели я даже в плевании полный отстой!?»
Длинные рыжие волосы, что еще недавно пыталась биолог расчесать и привести в порядок, слиплись острыми сосульками. Тонкие рыжие пряди прилипли к разгоряченному лбу, а героический комбинезон утверждающий что Майя Юрьевна Светлова, эта милая девочка светлого будущего Земли – гуманитарий, ботаник и добрый ученый с космического корабля «Фобос» - комбинезон был выпачкан желчью и блевотой. Майка же упрямо и слепо ползла вперед, ее тошнило, а она не сдавалась! Рвалась в последнем смертном прыжке к учителю, растирая собственную рвоту по себе же самой.
«Ф-фу. Но есть и положительный аспект в этом деле – я хотя бы блевотиной не захлебнулась! Мама говорит такое случается иногда. Хорошо что лицом вниз упала – ну, хотя бы не видят…если конечно есть, кому видеть-то...»
Девочка поморщилась, выплевывая какую-то гадость изо рта. Как бы ни было больно на душе, а глупое двенадцатилетнее тело всё еще хотело жить. Оно, конечно, это самое глупое тело, уже как бы начинало осознавать что с хозяйкой-то ему не слишком повезло, но ведь судьбу не выбирают! Послушное тело отдавало биологу всё что могло отдать: разошлись бредовые картинки, запахло свежестью и ветром, почудились какие-то звуки открытого пространства, а руки не ощутили пут.
Майя поняла что она все слышит и прекрасно помнит каждый момент сражения в пещере: не сгустилось над ее рассудком спасительное забытье, не впала Светлова в детство, инстинктивно прячась где-нибудь в уютном трёхлетнем возрасте, чтобы не видеть как её рубят и ломают. Такое ведь случается иногда с людьми от сильного нервного потрясения…
Ну нет!
Ботаник помнила всё предельно чётко и ясно: как дралась, как кричала, как дала обещание найти и спасти Фёдора Михайловича. Как обещала стать такой же полезной, подобно Дику.
«И дело, знаете ли, не только в Дике! Вот проснется учитель и подумает о Перевале. Не себя станет винить – а о Марьяне подумает, о Дикуше, об Олежке. О том что иногда мы просто заложники плохих обстоятельств – они-то вон тоже к Полюсу не так легко добрались, как надеялись. Ооо, пусть думает...а я тем временем буду искать учителя. Только сказать легче чем сделать. Вот я сказала Аньке: «не оставлю Фёдора Михайловича!» Прямо как в кино сказала, красиво так сказала, как в книжках положено говорить. Помпезно и круто, на все десять балов офигенности по шкале Светловой! А только где я сейчас? Одно враньё! Одна ерунда от меня…вонючий я глист и клоун. Да за мои отстойные доклады меня следует к стенке поставить!!! Но раз уж не поставили пока, то я найду. Я разыщу «Полюс» за перевалом...Только надо сориентироваться. Надо понять с чего начинать.
И зверушек с Фобоса не подвести…делать-то мне в экипаже больше нечего, но зверей в клетках на смерть не оставлю, вдруг капитан уже и позабыл о них...Как-то пересмотрела я нынче принципы содержания зверюшек в клетках. Ага! Ну вроде не плохо себя чувствую. Прямо функциональность на все 100 балов, Светлова. Поднимайся, Светлова. Папа сумел бы и ты сможешь, Светлова. На тебе скоростные носки. Вперёд!»
Вздохнув, Майка постаралась встать с земли. Хорошо она себя чувствует или нет, юная натуралистка не ведала – нельзя же влезть в шкуру чужого человека и сравнить, но девочка убедила себя что всё в порядке. Это сто балов папиной выносливости. Может сразу двести! Только блевотиной она вся провоняла и нужно было содрать с себя испачканный комбинезон. Еще рука побаливает и в голове как-то жарко да муторно. Но вообще терпимо. Да лучше, прямо скажем и не бывает! «Функционирую же? Чего еще нужно...Папа бы всё осилил. Сможет папа – сумею и я!»
- И один шаг для человечества, гигантский шаг для человека…как-то так…- прохрипела ботаник своим осипшим, окончательно сорванным голосом, потому что орать сегодня пришлось не мало. А все-таки говорить приятнее чем в своих кошмарах тонуть. Там в кошмарах же только тоска и ужас, там Светлова о спасении просила, о том, чтобы кто-нибудь пришел на помощь поскорее, Чижик или папа. Чтобы поддержали, дали опору когда все так плохо. А здесь...какая-никакая, но пока еще жизнь.
- Так закалялась сталь. Угу. Павка Корчагин знает! Ну мы еще надаем этим железнозадым. Ну я еще не спеклась, Фёдор Михайлович, ну я еще вполне себе ничего. Только Мирному Контакту крышка. Ага. С бластером…потом…когда-нибудь установим ещё...этот самый Мирный Контакт.