Последней здравой мыслью в голове у Майки была простая констатация факта: «Кажется, мирный план Федора Михайловича провалился. Кажется, он никогда и не мог сработать. Кажется, тогда в клетке я согласилась с невыполнимым в принципе сценарием. Это я во всём виновата. Я одна. Надо было уплывать. Надо было плевать на все контакты и спасать свои шкуры! Не кашу вражескую лопать, а бежать…бежать…бежать...Федор Михайлович желал же отсюда уплыть первым. Он был бы сейчас в безопасности! Учителя взяли из-за меня. Он не уплыл из-за меня потому что я поддержала Аню. Это всё из-за меня!!!»
И тогда детство вдруг дало сбой, необратимо выцветая и растекаясь водой сквозь пальцы, а юность вынужденная народиться раньше срока, ущербная эта жуткая взрослость ворвалась в неподготовленное, несозревшее еще для таких сложных материй тело. Слабое такое детское тело, которое еще даже на подростковое не тянуло!
...Всмотритесь в биолога корабля «Фобос» поближе - припухшее милое личико с большими серыми глазами, узкий подбородок, тонкие и длинные как у кузнечика ноги, крохотный носик и мальчишечья фигура, без каких-либо намёков на женственность. Ах да! Еще довольно средненький и совсем небольшой даже для ребенка рост.
Так пришла юность к Майе Светловой – так пришло жалкое, жуткое отрочество – покалеченное с самого начала, уязвлённое, неправильное! Раскалывающее душу напополам, выворачивающее наизнанку и врывающееся шрапнелью в беззащитную плоть. И поднялась тогда багровая дымка перед глазами, а рассудок захлебнулся отчаянным воплем: «Рано, рано, ещё слишком рано!!!»
…Далекая певица далекого прошлого когда-то спела пронзительную песню, с пронзительными же и грустными вопросами - Куда уходит детство, в какие города? И как найти нам средство, что б вновь попасть туда?
Что ж. По-крайней мере как учёный, Майя Светлова могла совершенно точно ответить что её собственное детство закончилось на Фобосе – получило крепкий удар под дых вместе с Федором Михайловичем Чижиком во время краткой вылазки наружу, и уходило вместе с ним же, в далекие неизвестные края. Отыскать в этой ситуации можно было только учителя, а вот детство уже вряд ли.
…По-крайней мере пока девочка не станет очень и очень старенькой бабушкой. А шансы на это казались ничтожными и уменьшались с каждым мгновением неправильной жестокой юности. Ведь Майкино дерево взрослости получило трещину прямо у самых корней и проросло на очень плохой почве самообвинений, злости и непроизнесенной вслух клятвы: «я вам этого не прощу! Я себе этого никогда и ни за что не прощу…»
Возможно, время залечит эту тяжелую рану, кое-как, зарастит ее грубой коркой и милостиво захолодит боль. Но трещина у корней будет всегда. Она всегда будет причинять муку и девочка уже никогда не станет той гармоничной, милой в своей застенчивости личностью, которой могла бы стать, сложись всё более удачно. Ей уже никогда не стать той приятной барышней, которую видел в Майе Коля, когда они вместе ходили в школу на Земле.
Уничтожена безвозвратно. Как искин «Фобоса», стёрта без резервных копий.
Да. Отважному Юрию Светлову было за что винить себя и Чижика.
...
А Майка винила во всём рыцарей и саму себя, и без всякой жалости к ним и к себе самой, дралась отчаянно и жутко. И плевать ей было на всё что будет дальше.
«Они забирают родного сердцу человека! Вырывают того, кто нужен мне так отчаянно и сильно – они хотят его убить, или отвести на пытку или сделать что-то еще! Того кто умеет слушать, ободрять, кто был ко мне добрым и участливым…кто умел меня слушать, кто стал как папа. Стал родным! А они куда-то забирают, отрывают с кровью...Рубят топором по живому растению!»
- Нет!!! – Девочка кричала, захлебывалась, хрипела и думала про себя. И не могла сказать, когда и что было произнесено вслух хриплым голосом, что было выкрикнуто отчаянно и звонко, а что успело лишь в мозгах возникнуть яркой вспышкой. Бред засбоившего рассудка! Иногда она кричала, а иногда хрипела и шептала под нос, пытаясь пробиться к Чижику, прорваться, удержать его в своих руках. – Фёдор Михайлович…Я вас не оставлю, я никуда не полечу…Мой папа нас спасет. Он знает…Он Юрий Светлов, герой и космолётчик! Только его нет, когда он так нужен…Но я смогу…и мой папа сможет…Я вас спасу! Я не оставлю вас никогда…состарюсь на этой планете если придется. – И вдруг задержала дыхание, когда Чижик рванулся и треснул рыцаря освободившейся рукой. Попыталась обернуться. – Я буду Диком, Фёдор Михайлович!!! Не Марьяной дурой…Я буду Диком! Я пройду как он прошёл через Перевал. Я вас не брошу. Никогда не сдавайся, никогда…Я буду Диком…Папа говорит никогда не сдаваться. Я вас найду за перевалом. Я вас не оставлю!!!
Затихла, всмотревшись в грустные глаза рыцаря-пикинера. В такие печальные, почти что родные европейские глаза своего врага лишенные злости и агрессии.
- Поздно, поздно, слишком поздно... – набрав побольше слюны смешанной с желчью, с рвущейся изо рта горькой рвотой, Светлова со смаком плюнула в его лицо, стараясь попасть в прорезь шлема. Попыталась ударить, боднуть головой, треснуть – Поздно, дяденька, слишком поздно…
...Туман заволакивает зрение, больно дышать и першит в горле. И слёз как ни странно вообще нет! Пролетела кубарем по земле ничего не чувствуя, и снова поползла на выход Светлова. Отплевываясь рвотой, изляпывая свой комбинезон утренним завтраком, желчью и слюной.
- Фёдор Михайлович!!! – И уже поплохело и подкатила тяжелая коричневая тьма. «Сорок процентов функциональности, тридцать, двадцать…папина знаменитая выносливость сбоит! Нужен стимул, адреналин, нужно как-то остаться в сознании, увидеть куда они забирают учителя. Нужно-нужно-нужно!!!».
Сжала правую руку в кулак, треснула о какой-то камень чтобы стало больно, чтобы вырвала физическая мука из этой накатывающей смертной темноты. И плашмя еще по твердому рубанула открытой ладонью. В губу зубами вцепилась, продолжая упрямо ползти на выход.
«Задержать дыхание, перетерпеть. Фёдор Михайлович, я вас не брошу…Я должна увидеть куда они вас ведут. Зачем уносят. На костер или еще куда-то...я должна знать! Увидеть. Понять. Я буду ползти. Да. Как таракан! Буду. Пока живая. Буду искать вас!!!»