«…Итак, всё пошло по худшему варианту, Майя Юрьевна Светлова. Не паникуй, пожалуйста, ты рассчитала этот самый худший сценарий еще в повозке, как взрослый и ответственный специалист ты сейчас должна…О, ОНИ БРОСИЛИ НАС В ПЕЩЕРУ. В ПЕЩЕРУ!!! В вонючую поганую мерзкую пещеру, я не могу, я задыхаюсь…ГДЕ МОЙ ЗЕЛЕНЫЙ МЯЧИК ДЛЯ ТЕНИСА!? Они бросили нас всех вместе в тесное вонючее, замкнутое пространство. Всех вместе! С Федором Михайловичем!!! Они похоронили нас в этом каменном гробу как в жутких рассказах Эдгара Аллана По. Без планшета, без моего зеленого теннисного мячика. Да лучше бы убили сразу. И как теперь быть!? Без планшета. С Чижиком-Пыжиком. Не девочек отдельно и мальчиков отдельно, а вместе со взрослым, почти что чужим мужчиной бросили нас в одно тесное, спертое, ужасное помещение!»
Девочка дрожала как осиновый лист, разглядывая чахлый огонек одинокого факела. Она побелела как мел, чувствуя противную тошноту. Затем посерела, и наконец слегка даже позеленела, хотя в свете крошечного огонька едва ли что-то разглядишь.
Плохо. Очень плохо. Просто красный код катастрофы! Совсем никуда не годится, а ведь скоро в этой пещере станет по-настоящему душно, когда они надышат здесь целой кучей жарких тел и от них от всех пойдет потное зловоние, в скафандрах-то ведь жарковато, а они уже сколько в них ходят…
Надышат все вместе и будут задыхаться, глотая углекислый газ друг друга. Начнут глотать вонючий, застоявшийся, многократно перемешанный чужими легкими, теплый влажный воздух вместе с чужими бактериями и болячками.
Ну да. В этом тесном проклятом помещении. Ха-ха-ха. Как смешно! Бросить мальчиков и девочек в одну общую тюрьму, чтобы они вынуждены были позориться и нарушать субординацию друг перед другом.
Майка дрожала, с хрипом втягивая пещерный воздух. Расширившиеся до предела зрачки смотрели на факел – девочка зажмурилась, потом открыла глаза и снова зажмурилась. Ужасная картинка ужасной пещеры не желала исчезать – всё выглядело одуряющее реально.
Напуганный, как-то жутко притихший Лёха. Ножик, который должен был его вот-вот прирезать. Одинокий факел. И каменные толстые стены, которые сейчас сойдутся чтобы раздавить пленников.
…У нее ведь не особенно много друзей на корабле, ну Колька, ну Робик, кому какое дело до того, что Светлова почти никогда не сидит в своей каюте? Кому какое дело, что биолог почти всегда находилась в Зеленом Уголке – сидела до самой ночи в кондиционируемом помещении наполненном светом дневных ламп, птичьими песенками и зеленым дыханием цветов. Она ж ботаник – ей и полагается быть в своей лаборатории! И какая разница, что Майя Светлова терпеть не могла свою тесную каюту и приходила туда только спать.
Вот в Зеленом Уголке все ее личные вещи. Альбом. Цветные ручки. Учебники. Групповой портрет семьи во главе с улыбающимся своей знаменитой улыбкой, героем отцом. И любимый планшет с тетрисом, и распечатанные заметки, и мелкие вещицы чтобы делать уроки. В Зеленом Уголке делать, а не в своей душной каюте!
Девочка засыпала с наушниками на голове. Засыпала под скрипичные мелодии и аккорды бас-гитары. Нет. У нее нет клаустрофобии. Конечно, нет! У звездолетчиков такого не бывает. Громкая музыка, скрипка, наушники, папина книга, и ты засыпаешь. Засыпаешь, не обращая внимания на какие-то мелкие досадные проблемы, вроде того, что каюта слегка тесноватая – засыпаешь, потому что с наушниками, музыкой и папиной книгой на планшете проблем нет…У Майи Светловой нет клаустрофобии, но ведь когда корабль стал падать на чужую планету, она ведь к Робику побежала, а потом в свою лабораторию. Не в каюту. Только не в тесноту похожую на гроб. Мысль о том, что она может умереть в темной печальной комнатке лишенной иллюминаторов, гнала Майю Светлову куда угодно, но только не туда где темно, душно и вот прямо как сейчас.
А бежать теперь некуда - да ведь она и не может бежать без учителя – как легко она тогда сказала Ане, швырнувшись киношным героизмом: «я не брошу Фёдора Михайловича ни за что!» А теперь, когда всё так жутко и страшно, теперь вот и надо не бросать. Только как не бросать? Когда враги за людей не считают, когда обращаются с космонавтами как со зверями или с этими…роботами…слугами, нет, рабами!
Майка же не просто так в гляделки игралась - она надеялась хоть что-то человеческое в пленителе найти. Чтобы он разозлился, ну, может вмазал! Ну это было бы хоть как-то по настоящему - он бы показал что считает её мыслящим разумным существом. Что может злиться на нее. Бояться. Или пытаться унизить. Или еще что-то.
А теперь...
Как теперь сохранять трезвомыслие, когда даже пошевелиться невозможно, а за шумом сердца в ушах, уже и не слышно ничего? И где добрый кулинар Робик чтобы стряхнуть с него вермишель, проглотив свой страх за его веселой болтовнёй?
«О, Майя, что случилось? Да ничего страшного, Робби, я просто сейчас сдохну от липкого, иррационального ужаса. Органический мозг склонен к сбоям, знаешь ли! В моем страхе нет логического зерна, но я сейчас просто рассыпаюсь на куски. Тогда думай как компьютер, Майя. Компьютер выполняет программы, плевать ему на страхи и эмоции. Просто делай то, что надо сделать – это называется алгоритм, набор инструкций которые компьютер должен выполнять.»
…Делай, что надо сделать. Только Светлова, к большому сожалению, не робот, у нее не железный мозг, а вполне обычный человеческий – склонный к фобиям и страхам. Девочка сжала кулаки. Разжала. Тихой тенью скользнула за спину Федора Михайловича, даже сил не найдя чтобы что-то там промычать. Скинула свои веревки с рук и попыталась развязать учителя – пальцы дрожали, она вся тряслась как осиновый лист, но в конце-концов биолог делала то, что должна делать.
«Если уж ни на что не способна, действуй по алгоритму Приоритета. Развяжи руки учителю и сядь возле выхода, подальше от света факела, чтобы никому не мешать.»