Улица Советская пересекалась с Моховой на пыльно-зелёном перекрёстке. Над ним нависал огромный тополь, похожий на паланкин с бахромой низких светлых листьев. Липкие клочья пуха носились в воздухе, оседая на пожелтевших столбиках оград и неухоженных черепицах, кривыми пластами налезающих друг на друга. Кирилл брёл в его сторону, с любопытством разглядывая деревенские дома. К его радости, над дорогой всё-таки болтались провода — подвешенные между низкими деревянными столбами и поэтому незаметные издалека. Один из законов выживания современного мира гласит, что, следуя вдоль линии электропередач, ты всегда выйдешь к цивилизации, но чтобы понять, к чему именно подключена Новогранская, требовалось обходить её по кругу, а не шагать к центру.
На перекрёстке Кирилл увидел вросший колёсами в землю «Москвич». До умиления старенькая машинка нежно-салатового цвета потонула в траве на пару ладоней, спущенные шины расплылись в арках, а стёкла усыпали старые листья. Вдоль багажника тянулись серебристые буквы и цифры, подтверждавшие 412-ую серию выпуска. Заглянув в салон, мальчик убедился, что кожаные диваны ещё в относительном порядке, а из панели управления никем не выломаны жизненно важные детали, как это часто показывают в апокалиптических фильмах. Наверное, предыдущий владелец был воспитан в чувстве уважения к личной собственности и непрерывно ухаживал за своим четырёхколёсным другом. Касаясь подушечками пальцев капота и округлых крыльев, мальчик чувствовал приятную крепость пережившего не одно десятилетие металла. Бензобак стоял открытым. Поднеся к нему нос и почти касаясь его обветренным кончиком металлических краёв, Прокофьев услышал угасающий запах бензина. Взявшись за горячую от солнца серебряную ручку, Кирилл затаил дыхание...
Замок не поддался. Машина была заперта. Только красноватые следы малинового сока с его пальцев блестели на металле.
Оставив нашедший под громадой-тополём могилу «Москвич», Прокофьев двинулся дальше. Криво прибитая на одном из углов табличка подтверждала, что он находится возле дома номер девять по Моховой. Дальше стоял номер десять... затем одиннадцать... Не замечая, как ускорился шаг, Кирилл торопился к поднявшейся среди кустов голубой крыше.
И вот он стоял перед ней. Старая бабушкина дача была отделена от улицы покрашенный в зелёный цвет металлической оградой, которую ловкому Кириллу не составило бы труда перепрыгнуть с разбега или просто перелезть. Обочина дороги незаметно переходила в траву, которой густо зарос весь участок. У калитки, обмотанной цепью с навесным замком, качали головами неизвестные жёлтые цветы на высоком, выше трёх его ростов, кусте. Но в остальном дом номер четырнадцать сохранился в лучшем состоянии, чем соседи по обе стороны: в большинстве деревянных рам блестели стёкла, входная дверь прочно врезалась в дверной проём, крыша и стены не имели видимых пробоин. Осматривая цель, ради которой он тащился сквозь буреломы и жару уже без малого пять часов, Кирилл пытался определить, что он чувствует. Какую эмоцию вызывает в нём неказистая, неаккуратная, но в сущности безобидная дача посреди пустынной деревни? Тишина, воцарившаяся над Новогранской, позволила ему раствориться в размышлениях — как будто струна, долго не способная попасть в лад, наконец-то устроилась в единой и неподвижной гармонии лета.
Ветер слабо трепал кончики чёрных волос. Капли солёного пота норовили сбежать по уголкам глаз. Футболка вздрагивала, мимолётно скрадывая тощую фигуру мальчишки... И едва уловимый на самой границе слуха перезвон висел в воздухе. Словно множество крохотных колокольчиков танцевали в унисон, тихонько сообщая миру о своём присутствии. Завертев головой, мальчик попытался определить источник звука, но тот шёл словно бы отовсюду: от подслеповатых ставней избы напротив, от крыши какого-то сарая вдалеке, из самой земли, из лежащих в руке последних ягод...
Воздух перед калиткой дома номер четырнадцать дрожал и переливался как наполненная радугой мыльная плёнка.
