ПЛАТФОРМА 269-ЫЙ КИЛОМЕТРОколо 9 утра. Слабый ветер, температура 16-20 °С.«Сила тьмы восстаёт со дна».
— Oxxxymiron
Остался позади утомительный путь в пустой пригородной электричке: утомительный в основном из-за того, что спать на отлакированных бесчисленными поклонниками дач скамейках не очень удобно — любой скажет. Гремели колёса. Вздрагивали на стыках рельс старые, советские ещё вагоны. За мутными окнами пейзажи заунывных полей, отороченные вдоль горизонта пушистыми лесными манжетами, сменялись кирпичными станциями при забывших о цивилизации деревнях. Потом зябкие шесть утра и гуляющее по безлюдным вагонам эхо объявлений превратились в начинающее пригревать солнце и заброшенный полустанок, на котором сходил разве что гром с небес. Впрочем, сегодня сошёл и Кирилл.
Мальчик не очень хорошо представлял себе, что именно отправило его в дорогу именно в шесть утра. Ведь были и другие электрички — на двенадцать, например, или совсем на вечер... Может быть, его заставила мама. Но скорее, сорвало с кровати и выгнало Кирилла на словно вымершие после пандемии улицы по-детски бесформенное желание сделать что-нибудь необычное, не так, вне рамок привычного уклада жизни. Например, заварить кофе на ещё холодной кухне. Умыться, слегка ёжась от прохладной воды и придерживая локтем полотенце, чтобы брызги из низкой раковины не попадали на голый живот. Задумчиво осмотреть холодильник, собирая завтрак, а потом посмотреть в окно и понять: вот оно, «не то»! Раннее летнее утро, когда даже вечная звезда боится взобраться по крышам Кировского района, по холлу вокзала разносятся шаги уходящего со смены полицейского патруля, а кондуктор при турникете небрит до полусмерти. Да, вот оно!
Словом, с самого утра Кирилла одолевали сабатинианские позывы — и одному Богу известно, что он сам думал на этот счёт. А потом электричка под водительством бессмертного зелёного локомотива увлекла его в зыбкие лесные дали.
Едва двери раскрылись, Кирилл легко соскочил на бетон, оказавшись в тесных объятиях листьев, и зашагал вдоль состава, жмурясь на солнце и продолжая давить зевоту. Открывшийся глазам школьника пейзаж мог бы показаться пасторальным, если бы Уорхолл не сменил Левитана за культурным штурвалом, а современное поколение сохранило способность оперировать терминами жанровой генерализации.
У пыльной дороги застрял магазин величиной с собачью будку, закрытый полвека назад. Вдоль борта электрички вытянулась полоса щербатого бетона, поднятая из разросшейся травы на металлических сваях. Через кривую ограду платформы лезли пышные кроны то ли мутировавших до размеров носорога кустов, то ли низких деревьев. Листья шелестели прямо над перроном, отчего на бетоне чередовались то солнечные просветы, то пятна сравнительного полумрака — и платформа, укутанная в зеленоватый сумрак, превратилась в преддверие какого-нибудь волшебного царства. Пара фонарных столбов с истлевшими пятнами объявлений с трудом просматривалась среди дебрей вокруг лестницы. Фонари над ними не горели — ламп вообще не осталось в гнёздах. Даже белый прямоугольник с надписью «269-ый километр» растворялся в по-летнему ненасытной зелени. Если поезд и приехал на станцию где-то в России, то Россия получилась совсем на себя не похожая – ни чрезмерно пожилых дам с монументальными тележками, ни красных рож провинциальных сомелье.
Когда шум электрички стих в отдалении, на платформе не осталось вообще никого, кроме единственного сошедшего пассажира. Здесь царили абсолютная пустота и такая же совершенная тишина. Только спустя секунды сквозь непривычное отсутствие звуков проступали птичий щебет, гул проводов под напряжением и эхо работающего где-то далеко-далеко дизеля. Городских жителей, вдруг вырвавшихся из кипящего котла улиц и автомобилей, такая тишина оглушает, и к ней приходится физически привыкать, как привыкаешь к чистому воздуху, перенасыщенному кислородом.
«Километр» словно изначально создавался таким; готовым сошёл с эскизов талантливого дизайнера. Его хотелось рисовать, несмотря на безыскусность экспозиции; обязательно мягким углём, стараясь передать даже неявные полутона в дрожащем от жары воздухе.
Солнце теперь висело прямо над головой. С востока к западу уходили бесконечные пути, растворявшиеся в далёкой голубоватой дымке. Всего в нескольких метрах от каменистой насыпи начинался лиственный лес, сотканный из всех оттенков света – от ярко-изумрудных до почти золотых. Но, несмотря на полноцветную палитру, при взгляде в его сторону голова начинала кружиться. Так бывает, если долго вчитываться в очень мелкие буквы или разглядывать изображение в зарябившем телевизоре. Нечто странное происходило с лесом: лето свободно гуляло среди деревьев, но сам он казался настолько густым, что взгляд тонул в листве, натыкаясь на непроходимую зелёную стену. Это ощущение возникало всюду, куда ни глянь — вперёд, под углом, на противоположную сторону узкой просеки для единственной железнодорожной линии. И даже дорога – обыкновенная гравийная дорога — ныряла в лес… и попросту исчезала в нём. Нечто подобное регулярно случается в мультфильмах, но дисперсия света редко подчиняется мультипликационным законам. По крайней мере, в обычной жизни обычных людей.