- Вот упрямец, - Шилдхарт удивленно хмыкнул, оборачиваясь к тюремщику. Тот не повел ни единой складкой своего капюшона; все так же стоял у входа, скрестив руки на груди.
- Сколько тебе лет, эльф? Двести? Четыреста? - продолжил градоправитель уже другим, более вкрадчивым тоном, как собутыльники уговаривают разбуянившегося друга положить лавку на место и пойти на свежий воздух. - А сколько ты мог бы прожить еще? И что, ты вот так из ослиного упрямства, из ненависти, готов перечеркнуть все эти столетия? Ты мог бы подождать лет пятьдесят и сплясать на моей могиле, но ты выбираешь молчание и казнь?
Старичок монотонно переводил. Среди стражи кто-то сдавленно зевнул - обстановка и правда была гнетущей, даже отзвуки эха среди каменных стен казались не звонкими, а какими-то ватными, душными. Но теперь правитель показывал себя с какой-то новой стороны. Он не злился, не угрожал - уперев руки в боки, он покачал головой, осуждающе поцокал языком. В каменной сырой тишине звук стал похож на цокание когтей какого-то неведомого пещерного зверя.
- Это неумно. Я, например, не стал бы продолжать отправлять псу под хвост свои ресурсы из чистой жажды крови и убийства. Если твои воины считают, что нам нужна война ради войны, они ошибаются. Нам выгодней мир. Это строительство. Нормальная торговля. Разумный делёж, а не оголтелые вопли о предках и чести. Эх...
С досадой махнув рукой, он снова обернулся. Отыскал глазами в прорезях капюшона своего новоиспеченного переводчика - Энрина, раздраженно указал пальцем на него, потом на узника.
- Ты. Теперь ты объясни ему так, чтобы он понял. Он для меня будет ценнее как заложник, но лишь если он докажет свою ценность, так, чтобы у меня на руках были эти доказательства. Письмо, я не знаю, сведения. Если же он будет продолжать изображать чучело, то в виде трупа он будет полезнее. Он в состоянии понять такую элементарную вещь, или нет?