Эльфу не страшна тьма. Серые тени на черных тенях рисуют мир неярким и мягким. Острый взор видит каждую трещинку на камне, знает, где кто живёт: тут многоножка пробегает каждые несколько часов, чтобы напиться подземной влаги с каменного выступа; тут паучиха свила гнездо, вдалеке от чужих тропинок, а вот тут она развесила свои сети, чтобы ловить маленьких трудолюбивых пещерных муравьев. Напрасно люди надеются, что в подземельях замка эльфа сломят тьма и одиночество.
Тишина - совсем иное дело. Нет хуже пытки тишиной тому, кто привык каждый день слушать звуки огромного леса, за много миль угадывая движения природы и ее врагов. Тому, кто привык, что над головой - бездонный купол, полный жизни, стрекота, пенья и шелеста, кто умеет различать в этом многозвучьи каждый писк, каждый отдаленный гул.
Оказавшись в тишине, разум начинает вытягивать из нее звуки. Редкий робкий шорох крошечных лапок по сырым камням - это слишком мало. Сознание начинает прислушиваться к шуму крови в жилах своего же собственного тела. Сиплый звук дыхания, вырывающегося из пересохшей глотки, начинает казаться оглушительным, а его размеренность и непрерывность - мучительной. Разум считает удары сердца между каждым вдохом и выдохом, и ждет - так мучительно ждет, что предчувствие порождает иллюзии.
Не ждать не получается, - Норвен знает, что пройдет время, и снова появится тюремщик в черной рясе и черном колпаке с прорезями для глаз. Он приходит через равные промежутки времени, и сосчитав свои вдохи и выдохи между его приходами, узник привык считать это за одни сутки. Но иногда тюремщик запаздывает, если судить по ощущению голода. Сильно запаздывает. Он всегда приносит плошку размоченных в воде сухарей и пучок жесткой огородной ботвы. Иногда - еще кружку кислого молока. Он ослабляет цепи и ждет, пока узник съест это все при нем, а если Норвен медлит, - отбирает еду и уносит ее с собой.
Трудно есть похлебку, когда на твоих запястьях висят тяжелые кандалы, а твои пальцы закованы в железные колодки, не дающие им согнуться. Глупые люди в каждом эльфе видят колдуна. Приковать охотника цепями к прочному кольцу в потолке им недостаточно. Остается надеяться, что пальцы не повредятся настолько, чтобы Норвен не смог больше стрелять из лука.
Чтобы обезопаситься, люди могли бы просто отрубить ему пальцы. Или руки. Но он им нужен зачем-то вместе с руками, и тот самый тюремщик иногда приходил не один. С ним приходили еще несколько таких же, - думали, наверное, что в темноте да под клобуками он не сможет отличить одного от другого, но зрение эльфа, да еще и привыкшего за долгое время к темноте, определяло черты их лиц. Вон тот широколицый, вот этот горбоносый, а у этого косматая борода аж видна из-под колпака. С ними приходил один повыше ростом, с ровной спиной и высоко поднятой головой, и он говорил с Норвеном. А еще один, старенький и сухопарый, переводил его вопросы с всеобщего на эльфийский.
Сначала спрашивали про Хранителей Леса. Сколько их, сколько воинов у каждого, когда планируется следующее нападение, какие пароли у эльфийских патрулей, - дежурные и бессмысленные вопросы, неужели люди настолько глупы, что вынуждены их задавать? Норвен лишь равнодушно пожимал плечами в ответ. По всему выходило, что из своего отряда в плену он оказался один, и никто не пытался его шантажировать судьбой других пленников. Старичок шуршал пергаментом и читал какую-то молитву, чтобы Норвен не мог лгать, но зачем лгать, если не собираешься отвечать вовсе? За то, что он молчал, его били, но тоже как-то дежурно и бессмысленно, не калеча, - люди во всем хотят видеть товар, и кажется, имели надежду выгодно продать своего пленника, не желали его портить. Устав бить, уходили, чтобы вернуться через несколько кормежек с новыми вопросами. Теперь уже они спрашивали про Eldreth Veluuthra - голос старичка дрожал, когда он выговаривал эти слова со своим смешным человеческим акцентом. Потом стали допытываться про какое-то подполье в городе, - Норвен не сразу понял, что для них это одно и то же. Зато он узнал, что в Мосстоуне есть несколько эльфов, которые устраивают нападения на влиятельных людей и патрули стражи, наводя страх на весь город. Не очень мудрое дело, но с людьми жить - по-людски выть, похоже. Еще спрашивали, знает ли он какого-то там Инграма Гольдвольфа, и сколько тот заплатил ему, но Норвен так и не понял, кто это и при чем он тут. Разве что это какой-то человек, который предал своих? Тоже не очень мудро.
Устав бить Норвена и задавать ему одни и те же вопросы, отряд людей в колпаках приходил все реже, и потом вовсе исчез надолго. Наверное, разочаровались оттого, что никто не стал спасать и выкупать Норвена Галаноделя. Всех меряют своей мерой эти люди. Сотню раз, не меньше, приносил ему один и тут же тюремщик одну и ту же баланду, пока не появились снова закутанные в черное палачи. Теперь уже они не задавали вопросов. Они обещали выпустить Норвена в обмен на одну услугу. Маленькую услугу, просто подпись под одним письмом. Читать которое ему совершенно не нужно. Просто подписать. Сразу отказываться не нужно, можно подумать, сказал высокий человек, и перед уходом кивнул горбоносому. Тот закрутил винт на правой колодке на полоборота плотнее.
С каждым новым приходом допрашивателей правый винт затягивался все туже. Теперь он не просто обездвиживал пальцы, но причинял постоянную боль. Согнутся ли они вновь после того, как колодку снимут? Эта мысль терзала рейнджера не хуже тугого железа, пока в один прекрасный день... или ночь? если отмерять свои дни по приходам этого нерасторопного разгильдяя, немудрено сбиться в расчетах. Так вот, на этот раз под черным колпаком было совсем другое лицо. Вместо большого носа и выпяченного подбородка - высокие точеные скулы и какие-то плохо различимые, тонкие черты. В прорезях капюшона - совсем иной разрез глаз, не похожий на людской. Норвен мог бы поклясться, что под плотной черной тканью клобука обозначались острые кончики эльфийских ушей. Неужто он все же начал терять рассудок от одиночества, и ему мерещатся родные? Или среди его сородичей нашлись такие, кто прислуживает людским палачам? А может, это полукровка, для которого нет ничего святого...
Снова не дождавшись согласия от Норвена, высокий человек кивнул, и новый палач приблизился к закованной руке эльфа. Винт снова повернулся на полоборота, но колодка ослабла. Глаза в прорезях черной ткани сощурились, наткнувшись на взгляд узника, - сделав свое дело, палач молча отстранился и вышел вслед за своим начальником, не оборачиваясь.
Это было четыре кормежки назад. Судя по ощущению голода и по тому, что многоножка уже седьмой раз пробежала к выступу на водопой, - приближалось время следующей. Ожидающий разум вытягивал из тишины звуки - призраки далеких шагов и лязга невидимых дверей. И не ждать было невозможно. Будет ли тюремщик сегодня один?