Не считая попыток нескольких человек, публика, в основном, молчала и лежала, не дергаясь. Кто-то шипел, кто-то хрипел, кто-то закашлял... Вся эта какофония вязко селилась в сознании, едва воспринимаясь ими. Попытки двигаться или говорить сразу дали о себе знать огромной болью, не привычной, а острой, обжигающей, будто этот жар никогда не закончится...
Если что-то и толкало сквозь это марево беспросветности, так это - инстинкт самосохранения. Но, похоже, некоторым даже он не помог...
Зрение возвращалось очень медленно, потому картинка все еще не обретала привычную резкость, смазывая многие детали, будто зрение резко упало единиц на 0,5. Но одно уже было ясно. Они брыкались и, наверняка, побили друг друга... Пусть и невольно...
Обжигающая горящая боль была настолько сильной и всепоглощающей, что не давала почувствовать нытье от ссадин, но они были на теле...
Солнце было гораздо ниже, чем в момент их прибытия… Часа два прошло, не меньше…
Сознание могло зацепиться за одну странную деталь, которая не вписывалась в происходящее, делая его каким-то неправильным. Это - дорога. Нет, не сама дорога. Ирина Николаевна и Резина валялись у бордюра по эту сторону. А по другую... ходили, как ни в чем не бывало, люди. Просто отдыхающие, которым, казалось, не было вообще никакого дела до столь огромного количества лежащих пострадавших... Как такое может быть? Ощущение неправильности ситуации порождало не только это. Они ведь даже не смотрели в эту сторону! А если и смотрели, то как-то мимолетно, буднично...
Как же паршиво было Максиму, ведь Лена увела его подальше, ему ползти до автобуса было дольше многих. Еще Балашову с новой вожатой, Троянскому, который и вовсе оказался на клумбе, и бывшему координатору с Резиной... К слову. Под этими двоими был раскорячен асфальт. Словно его слегка пробурили.
И Тимур был дальше всех по расстоянию. С его стороны не было видно никого, возможно, парень так сильно дергался, что откатился за торец здания.
Лена, оставшаяся лежать позади, не шевелилась. А новая вожатая нахмурила лоб, попыталась дернуть руками, но вышло лишь слабое шевеление. Вопросы Балашова остались без ответа... Впрочем, не только его вопросы.
Медик, которую он искал взглядом, была далековато, в самом центре пострадавшей толпы. Женщина сейчас подымалась с земли и потирала свой лоб одной рукой, а другой уперлась в землю, чтобы не свалиться.
Кто удивил, так это Меньшикова, которая встала, как и Балашов, но в отличие от него не свалилась. Девочка устояла и с ужасом стала смотреть по сторонам, не зная, к кому первому бросаться на помощь. Хотя не сказать, что она была бодра. Кристина тоже пошатывалась, но она хотя бы стояла! Наконец, решившись, она встала на четвереньки и поползла к Троянскому, который лежал вниз животом и из-за растительности было не понятно, жив ли он вообще.
Неподалеку от Эльвиры, по телу которой, казалось, пробегали статические разряды, лежала Леся, Аделт, Шпаков, чуть дальше пыталась ползти Овсанна, и, казалось, будто она мигает, как сбоившая голограмма… Хотя, скорее, прозрачность ее тела менялась... А по другую сторону где-то в десяти сантиметрах от земли «лежал» животом вниз прямо в воздухе парень из группы подошедших позже, еще там, на вокзале. Тот с вьющимися светлыми волосами и веснушками, кажется, его звали Богдан. У парня был шок, его глаза напоминали пять копеек, а сам он не понимал, как такое могло получиться, и безуспешно пытался вернуться на землю. Ладони его касались асфальта, но тело продолжало висеть в воздухе.
Источник статических разрядов нашелся сразу за Богданом. Это был водитель. Он лежал наполовину под автобусом и из его подергивающегося тела периодически вырывались слабые электрические разряды.
Кирилл услышал глухое хрипение Саши, лежащего неподалеку, который все еще продолжал биться в конвульсиях и из его тела то тут, то там периодически вырывались блеклые всполохи огня. С остальными тоже это все происходило? Почему осталось только у Довченкова? Кажется, больше никто не «догорал». Взгляд у Саши был ошалелый и полный боли. Но кричать не получалось, из пересохшего сдавленного горла вырывался только хрип. И тело его не обугливалось.
Да и ни у кого не обуглилось. Как и одежда. Чего не скажешь о Довченкове, чей прикид был дыряв, как гигантский дуршлаг.
На лицо Харсаеву упало пару очень холодных дождинок. Откуда? Небо было ясным – ни единого облачка. Какое же это блаженство – пусть и две капли прохлады на измученной адским пламенем коже…
Но насладиться он не успел. Взгляд мазнул по Алисе, девушке было плохо, как и всем остальным. Она лежала в невесть откуда взявшейся луже воды, сейчас она смотрела на Харсаева и его сознание накрывала, накрывала уже знакомая агония, она словно усиливалась многократно… И сводила с ума. Образ Алисы растворился. Парень остался наедине с тем, что внутри. Внешнее отошло на зданий план. Это оказалось еще более невыносимым, чем до видения! В голове образовался неясный гул. Будто кто-то включил одновременно радиостанций сто не меньше, вперемешку с трансляцией звуков природы и погоды во всех странах мира…
Ползущий к автобусу Максим по дороге задел собой сумку, которая не ударила его совершенно, хотя столкновение было и он должен был это почувствовать. Но было ощущение, словно пнул воздушный шарик. Сумка даже отлетела от него, будто имела вес воздушного шарика, с чувствительной к сопротивлению воздуха и ветра траекторией. Впрочем, парила в воздухе она недолго, всего пару секунд, после чего грузно свалилась на землю, как вполне себе обычная сумка с обычным весом.
Неподалеку от Ромы лежала Даша, которая мычала что-то невнятное вперемешку с хрипом. Девушка была взволновала и напугана, она глядела в небо невидящим взглядом и словно сумасшедшая что-то бормотала…
Еще взгляд Ерошина-Мельникова зацепился за абсолютно голого парня, который лежал почему-то на своей одежде, будто она сама с него свалилась, судя по ее расположению, и прошла сквозь тело парня. Это был ранее неприметный и тихий брюнет с прыщами на лице по имени Саша. Парню явно не было дела до наготы, он периодически дергался и лицо его было искажено мученической гримасой.
Где-то там за Дашей виднелись Оля и Тоня, а на Тоне валялась чья-то… рука? Как будто ее растянули, как резину… Судя по выглядывающему белому цветку, за Антониной лежала Евгения, та самая, с которой возник конфуз из-за покрашенной груди.
Это последнее, что им запомнилось...