- Ой. Это что?!? - почти истерично вскрикнула Олена. Только что они метались по темной зале в облаках морозного инея. А теперь - бах! - и стихло. И детишки-упыришки рассыпались снежной пылью. Пусто. Темно. Стылый мрак, изморось по стенам, растерзанная покосившаяся елка и они.... втроем.
- А Данька где? - спросила Олена вслух, и сама удивилась, как отчетливо прозвучал ее голос в холодной мгле. - Фока, ты на улице Даньку не видел?
Все уже, можно бы и бежать в глубину комнат вслед за сверкающаей золотой нитью. Олена, ступая осторожно, боком, подошла к заиндевевшей двери, которая вела на улицу, надавила на ручку... толкнула задом в дверь что есть силы, вывалилась на улицу.
Колоссальная ледяная туша загородила почти всю улицу. То ли туша, то ли гигантский снежный завал, взявшийся невесть откуда. Где-то посреди сугробов рылся Соловей, что-то кричал или звал кого-то. Олена осторожно вышла наружу, подошла поближе... и тогда увидела, над чем там рылся Соловей.
А когда увидела, то вскрикнула не своим, дурным голосом.
- Ой... Данька! Данечка! Ой! Что ж это? Замерз!
Олена хлопнулась на коленки над посиневшим подмастерьем... чем лечить-то? Какими каплями-мазями? Чем застывшую кровь согреешь?
- Перо! Перо давайте! - крикнула она, срывая голос.
И достала короткий бритвенно-острый ножик, и быстрым движением вскрыла жилу на руке. А как хлеснуло горячим и красным, крепко обняла Даньку обеими руками и зашептала:
- Теки, руда жива-горяча, из жил моих в жилы раба божия Даниила, не встань, не стынь... Данечка! Не спи, скажи что-нибудь, ну? И поцеловала Даньку крепко, обжигая губы стужей от его неподвижных губ, и не думая особо, на каком основании она его целует - как друга, как боевого товарища, как великого мастера или еще с какой-нибудь стати...