Из всех путей, что довелось пройти героям, путь далеко на северо-восток был самым длинным из них. Но вместе стем, оборачиваясь назад, герои понимали, что будто бы и не заметили его. Бесконечные версты пути, злоключения, непогода, распутица, стертые и сбитые ноги, свирепый холод и схватки за свою жизнь случились словно бы и не с ними. Не иначе, как Кот торопился, чтобы привести героев к концу их пути, строча последние главы самой лучшей из своих сказок, и не вел героев путеводной нитью, а тянул их за неё.
В первом же городе вдали от земель Бабы-Яги Данька сделал для Чернавки новую игрушку – специальный самострел как раз под калибр смерть-пули. Получился эдакий туз в рукаве, да такой, что любой козырь бьет. Главное – подгадать нужное время, чтобы его вытащить.
А потом был долгий, монотонный и изнуряющий марш вникуда. Золотистая нить путеводного клубка тянулась и тянулась, а кони устало плелись, волоча за собою карету. Чем дальше герои уходили – тем холодней становилось. Суровое дыхание тундры докатывалось и до Руси, и окраины её уже укрывало снегом, а с северо-востока непрестанно дули холодные ветры. Но даже здесь, на отшибе Руси, нашлись немногочисленные люди – станичники, стерегущие границы. В былые времена они первыми принимали на себя удар Кощеевых войск, но и теперь находилась им работенка. Северные народы, в особенности чукчи временами досаждали им. У станичников и пришлось оставить коней и сделать долгий привал, во время которого Данька и несколько выделенных ему помощников переделал карету в диковинные крытые сани, запряженные оленями, приспособленными выживать в холодах куда лучше лошадей. Тяжко, наверное, было Василию расставаться с Вихрем, ставшим ему верным другом и соратником, и одним из последних напоминаний о родном доме, от которого пришлось уйти так далеко. Вихрю уж точно было тяжко – даром что животное, а чувствовал, что придется ему расстаться с хозяином. Нашелся паренек умелый, способный справиться с геройским боевым конем, ему и наказал княжич вернуть своего коня домой, а вместе с ним, коли захотел бы, мог и весточку домой передать. Яга-то, хоть и людоедка, а права – нехорошо как-то, совсем родителей забыл. Что им только написать-то? Рассказать ли обо всем, или отделаться обычными теплыми словами и уверениями, что он скоро воротится в родной дом, да прежде только Солнце вернет? Кто его знает.
Станичники предупредили героев об опасностях, что таит в себе тундра, отделяющая Русь от Вечной Мерзлоты. Холод, непроходимые дебри, хищники, чудовища, блудные «мерзлые», что порой добираются и сюда, и, конечно, уже упомянутые чукчи. Народ чукчей был по числу своему невелик, но весьма воинственнен, а полувек тьмы Безвременья сделал их не только жестокими, но и совершенно безумными. Их шаманы знались с темными силами, говорили с духами, и уже не различали толком, находятся ли в мире людей, или в бесплотной и чуждом для них изнанке. Духам же подчиняли они и воинов-охотников, и одержимые варвары дрались без всякого страха смерти, упиваясь кровью и жестокостью. Они почти уничтожили всех своих соседей из других северных племен, и как впоследствии убедились герои, подвергли бы этой участи любого, кто рискнет подобраться к местам их обитания.
Первое столкновение с чукчами произошло во время привала. Будто нутром чуя, что что-то будет, хотя ничто этого не предвещало, Рощин выставил в караул Осьмушу, когда они разбили лагерь у подножия какой-то безымянной заснеженной горы. Чукчи, как видно, наблюдали за ними с самого начала, но ничем себя не выдали. Но стоило героям заснуть – в «часового» прилетела стрела, впившись ему прямо в горло. Убив, как они думали, того, кто мог подать сигнал тревоги спящим героям, чукотские воины осмелели, и без опаски подобрались ближе к лагерю. Их удивление было весьма сильным, когда убитый Осьмуша вдруг ожил, выдернул стрелу из шеи, и с хриплым воплем бросился на врагов, заодно перебудив остальных героев. Из шести нападавших выжил всего один – он что-то злобно говорил героям на своем языке, и все время пытался покончить с собой. Так или иначе, он уже не владел своей судьбой, и её своим способом решили герои.
Дальше от чукчей не было отбоя. Герои попадали в засады, их раз за разом обстреливали из луков, несколько раз ночью убили тягловых оленей и повредили ходовую часть кареты, надеясь, что ненавистные им урусы замерзнут насмерть, вступали в открытые сражения, и однажды даже пытались похитить Оленку, заметив, что она умеет привлекать и приручать животных. В сумрачной тундре оленеводство было одним из немногих источников пищи, и самым основным из них. В конце концов героям пришлось перейти в наступление, на время сойдя с пути, и атаковать целую группу из четырех шаманов и трех десятков воинов. Шаманов застали во время какого-то зловещего ритуала – те приносили в жертву какому-то духу полярную сову, и в конце этого ритуала кровавая тушка обратилась в огромное, пернатое и клювастое чудище с рукокрыльями и оглушительным криком, от которого кровоточили уши. Трудный бой, как обычно, завершился горой кровавых трупов.
Этот случай парадоксально пробудил Осьмушу от того ожесточения, в которое он впадал еще с Новгорода и до этой драки. Свирепея в нескончаемых драках с чукчами он мстил им за павших много лет назад товарищей, которые во времена Исхода защищали от чукч его самого. Но ему, как впрочем и остальным героям, пришлось увидеть, что чукчи – все же не только звери с человечьими лицами и жестокие марионетки бесплотных духов. У них были и семьи, и дети, и все они пришли, чтобы увидеть, что их защитники и кормильцы остались лежать в кровавом снегу, и совсем скоро на то же будут обречены и они сами. Свою неминуемую смерть они восприняли так же холодно и отстраненно, как чукчи относились ко всему и всем, и более того, были решительно настроены продолжать сражение. У большинства героев не поднялась рука, и им пришлось спешно бежать прочь, уходя от кровопролития. Осьмуша после этого случая еще довольно долго молчал, сосредоточенно что-то обдумывая.
Уже потом герои поняли, что целью чукч была скатерть-самобранка. Слишком уж остро стоял у них вопрос насущного выживания, чтобы чукчи могли упустить такой шанс прокормиться самим, и прокормить свои семьи. Вся их жестокость по отношению к другим народам, все их жуткие обычаи и страшные нравы были лишь самым надежным способом выжить в этих суровых краях после того, как с небес ушло Солнце. Но что же, они сражались, и они проиграли, не сумев разменять скатерть-самобранку на будущее для всех людей на Земле. Путь героев продолжился.
Было сложно заметить, когда началась Вечная Мерзлота. Уже на её подступах было нестерпимо холодно, а метели стали обыденностью, и уже ясный день воспринимался диковинкой. Тут хорошо пригодился целый ворох мехов, что успели герои прикупить раньше, и Жар-Птицыно перо, дающее тепло, которое не загасила бы ни одна самая яростная вьюга. Вечная Мерзлота. С приходом тьмы Безвременья она стала еще холоднее и суровее. Снег, лед, камни, редкие остовы хвойных и лиственных деревьев, и бескрайние просторы, куда ни посмотри. Мало что приспособилось выживать здесь. Героям почти не доводилось видеть хоть что-то живое. Страшно было подумать, как преодолевали эти места кощеевцы – к этому времени даже самые большие обозы с провизией, которую им повезло бы увезти из руин их роскошных городищ, должны были иссякнуть, и им ничего не оставалось есть, кроме… друг друга. Следы Исхода тоже были в основном поглощены мерзлотой, но порой герои натыкались на иссохшие мумии кощевцев в остатках вороненых доспехов. Осьмуша при виде их отворачивался, а то и вообще старался уйти подальше. Позже, наедине с Оленой, он признавался, что хоть и не позволял тем, кто был с ним, бросаться друг на друга, всегда молчал и делал вид, что не видит, когда кощеевцы ели своих павших товарищей. Он рассказывал, что многие просто ждали чьей-нибудь смерти, и чутко следили за состоянием друг друга, едва скрывая радость от того, что у кого-то проявлялись первые признаки того, что он умрет. Главное было успеть не дать замерзнуть. Не только потому, что замерзшего мертвеца придется отогревать, чтобы съесть. Была еще одна причина.
Мерзлые. Чем ближе было кощеево царство, тем больше их было. Сначала им мог попасться только плетущийся где-то там одиночка, еле различимый вдали движущийся силуэт. Потом они стали появляться парами или даже тройками. А потом их счет пошел на десятки.
Мерзлые были трудными противниками. Драки с ними были не столь уж и опасны, но они изнуряли – неупокоенные кощеевцы будто и не замечали ударов по себе, раны не кровоточили, а сами они излучали смертельный холод, не позволявший долго находиться вблизи. Чтобы повалить хоть одного, требовалось настоящее избиение, да и то, повалявшись какое-то время, мерзлый снова вставал. Особенно трудно было в метели – мерзлые появлялись словно бы изниоткуда, и шли-шли-шли со всех сторон. Они будто чуяли героев, и неотступно следовали за ними, вынуждая их сокращать до предела время на привалы.
Способ справиться с ними случайно открыл Данька. Израсходовав на них все пули, подмастерье умудрился зажечь и бросить смоляную зажигательную бомбу, и горючая жижа вспыхнула на теле мертвого кощеевца, когда емкость разбилась ему о грудь. Огонь не наносил им никакого видимого вреда, и еле-еле держался, однако подожженный вдруг остановился, словно истукан, прекратив делать вообще хоть что-то. Другие мерзлые тоже разом прекратили атаку, и принялись собираться в кучу вокруг горящего, и тянуться закованными в железо ручищами к пламени, беспомощно облизывающему огненными языками заиндевелую черную броню. Мерзлые искали способ согреться, хоть на миг спастись от холода, въевшегося в саму их душу, а героев преследовали, видимо, из-за пера Жар-Птицы, чей свет хорошо был виден в окружающей темноте.
Были в путешествии героев и редкие часы спокойствия. Успокаивались метели и ветра, отставали мерзлые, вновь ныряя в свои снежные могилы, а небо становилось чистым и ясным. Здесь небеса выглядели не кроваво-бордовыми, а скорее лиловыми, с ярко-фиолетовыми облаками. Героям посчастливилось увидеть даже северное сияние – длинные полосы разноцветных, с преобладанием зеленого и синего, огненных сполохов, прозрачной лентой протянувшихся через чуждый небосвод, усеянный незнакомыми холодными звездами. Северное сияние не только было красивым – оно и лучше освещало непроглядную тьму Вечной Мерзлоты, которую даже перо Жар-Птицы развеивало с трудом. Оно позволяло видеть куда дальше, чем обычно, и потому в один из таких светлых моментов герои разглядели вдали темные силуэты разрушенных строений Кощеева Царства.
Первое, что видел путник, пересекая границы Антируси – гигантские скульптуры его владыки. Огромный коронованный скелет на многие сажени возвышался над заснеженной пустошью, а справа и слева вдали от него виднелись точно такие же. Скульптуры были словно бы стражами границы, только теперь они медленно и неохотно заваливались каждый в свою сторону, грозя когда-нибудь окончательно упасть и превратиться наконец в самые обычные камни, каких много повидали герои на своем пути. Пройдя мимо, герои вскоре уперлись в руины высокой и толстой стены, окружавшей некогда роскошный городище, превратившийся в бесформенные и безмолвные руины, по которым со свистом гулял полярный ветер. В былые времена герои бы не прошли дальше, но теперь стена сплошь состояла из брешей в ней. Так что на ту сторону герои перебрались, хотя это стоило им определенного труда.
И так они поняли, что их путь практически завершен. Перед ними раскинулись пейзажи огромного города-могильника, сплошь состоявшего из одних только развалин. Улицы в большинстве своем были завалены грудами обломков, в которых предстояло отыскивать пути, словно в опасном лабиринте, грозящем обвалиться героям на головы. Карету и оленей придется бросить с чувством тревоги – а как потом назад возвращаться? И вообще, а удастся ли им вернуться?
Золотистая нить клубка все еще тянулась куда-то вперед, прямо в развалины. Какая ирония – нить зигзагами петляла прямо через кладбище с десятками мраморных надгробий, и шло дальше, в обвалившийся канал и под мост, в темное жерло водосточного тоннеля, оказавшегося наполовину ниже уровня резко вздыбившейся земли.