Было правильно разъяриться. Желваки по щекам погонять, кулаки до белых костяшек сжать, чтоб аж вены вздыбились вроде тех коней что на пашне плуг тянут, да прям брылы из земли выворачивают. Верно сие, как то, что вода мокрая, а воздух невидимый.
Вестимо должен был так и Фока сделать, да не мог. Всхлипнул маненько, как та собака-брехуха по ночи, и все. Пусто. Не мог и все тут, что поделаешь. Мелькнуло прям враз пред мысленным взором татя, вся тропа геройская, по которой прошли они с товарищами: от увиденного аж передернуло бедолагу. Кровь. Зло. Пороки людские, аки блохи на псе шелудивом. Пот и еще раз кровь. Доброты с пол ногтя, а так все лихо. Взяли вроде бы душу его, Фокину, кузнец какой и прокалил, а затем все что хорошего помнил – все щипцами вытянул и в печь кинул томиться. Был тать лихой до похода, веселый, а теперь вой битый-перебитый, что окромя зла вроде ничего и не видывал.
Убил таки Шепот всех этих невинных – плохо, спору нет, да токмо окромя расчета ентого, что в могилку лечь теперь он повинен – не было других мыслей у Фоки, аль жалости излишней. И не жизни чужие теперь, а так, зароки...