Не успела ничего цыганка подмастерью ответить ー Олена к Даньке подошла и вывалила всё наболевшее глаза в глаза, как это она умеет. Оробел Данька от такого напора, руки вдоль тела опустил, едва ружьё тяжёлое у бока удерживает, смотрит на девушку лесную как на великана горного, снизу-вверх, губы сжал, глаза чуть прищурил, ресницами как щитом от слов острых защищаясь.
Вот тебе, Злата, и "поспешил". Глупая цыганка. Такая мудрая, а этого не увидела в глазах Олениных. Может, от того, что сама Злата уже позабыла что такое любовь эта, первая и крепкая, хрупкая, вязкая?
Зачем она так резко? Наверное, чтобы отрезать. Так надо, точно надо. Олена же знахарка. Данька ничего в этом не смыслит, но знает: если конечность сильно перебита, то надо резать, иначе загноится. Да, лучше в землю мёртвым мясом, чем сморщенной культёй при здоровом теле. Казимира Завидовича руку вон закопали, а он себе новую сделал, не хуже прежней, в чём-то лучше. Что мастер в вещь вдохнёт, то в ней жить и будет. Иногда чувства те же вещи, иногда и человек пускай и божье, но творение. Изделие. Данька сам в себя жизнь вдохнёт.
Разгладились черты лица у отрезанного, выдохнул он спокойно и сказал:
ー Потому что выбрали друг друга, знаю. Как соратники, как... герои. Как друзья. Как долю. Пускай безответную. Я тебя тоже люблю... как соратницу, героиню, подругу. И как долю безответную. И мне это... хорошо. Это лучше, в сто раз лучше чем тебя умирающую на руках держать, поверь. И прости коли взгляд у меня тяжёлый ー то не из-за тебя. Я сегодня многое понял, благодаря тебе и Осьмуше. Что смерть рядом. Что любить можно. Что жить нужно спешить ー даже в безвременье, в сумерках этих, посреди кровавой сечи!
Наконец получилось взгляд этих бездонных глаз выдержать. Значит, и правда свободен. Значит, любовь не оковы, не нож в сердце, не яд и не потеря рассудка ー это разговор двоих, рождающий мысль о жизни. Даже если после разговора самой жизни не будет.
ー Я схожу пока на тот берег, надо мне. Я сегодня не только успел понять, что тебя люблю, почти тебя потерять и вновь живой увидеть, мне сегодня ещё людей пришлось убить, пускай и кощеевцев. Я должен на них взглянуть. Но ты не беспокойся. Я тебя услышал, Олена. Я скоро вернусь. Ты вернулась, и я вернусь. Ты изменилась, любовь свою спасла, а через это всех нас: ты уже героиня. Но и я тоже... времени зря не терял. Осталось другим стать, там, на пепелище. Настоящим героем, а не заплатанным.
Перед уходом он взглянул зачем-то на Злату. Без благодарности, укора или радости. Как на равную в странном таинстве: у тебя любовь несчастная и у меня, но она у нас есть, и ты, цыганка, тоже меня кое-чему сегодня научила. Если уж ты смогла предавшую и убившую тебя любовь простить, то мне на свою с кулаками кидаться тем более незачем.