Ох, не бабье это дело, кубарем вниз лететь, шишки набивая. В первый миг подумала Мирослава, что всё, конец... Но потом стало очень больно во всех ушибленных местах, и пришло не хитрое прозрение без всякой на то воли Господней, что жива она. И все остальные живы.
Постанывая, поднялась матушка, да одним ухом к разговорам прислушалась. Что же это Осьмуша говорит? Какие-то "его люди". Эк все поменялось вдруг! Другой он стал, не тот, что раньше. Она бы и не поняла ничего и ни на что не решилась, если бы не Василий. Отдал приказ - выполняй. Да и куда ей, бабе оглушенной что-то понимать? Приходится на Господа уповать. Прищурилась игуменья на Осьмушу глядя, точно душу его внутри тела хотела высмотреть - не удумал ли чего? Неужель и правда на сторону кощеевцев переметнулся? Не вводит ли в заблужденье героев? Посмотрела так недолго, да за Прохором отправилась к остальным. Напоследок сказала только княжичу:
- Береги себя Василий, - а потом одумалась и добавила, с надеждою на витязя орловского глядя. - И ты Осьмуша...