Руки трясутся – вроде того, кто курей у соседа тащит, да токмо от усилия, а не от страха. Фока-то держит, а сам по сторонам мельком зыркает, как девицы переговариваются, как эта страхолюдина изворачивается. Пот бисером мутным по лбу налип, как икра на брюхо карася.
– Да издохни же, курва бесовская! - тать через зубы цыкает, желваками волю дав, а те, как в море корабли, по щекам гуляют.
Вдруг, как и все что было в жизни непутевой у татя, мыслишка грязная шмыгнула в голову: стоят они, вестимо, уперлись рогами-руками, а тварь эта поди возьми да и вырвалась. Намотала кишки людей добрых и была такова. Как наяву Черный увидел своих другов, что раскинули руки по полу и замерли пред мостом калиновым. Никто уже не идет за Солнцем. Умерли все, скоро и глупо. И сказке конец.
Пот студеный по хребту заструился. Волосы на загривке шатнуло, а руки сами по себе крепче, до боли, сжали хват, ноги словно вросли в пол.
– Врешь, паскуда – не уйдешь! - Фока аж губу от усилия закусил.