Вот стоит рядом Олена, и вот нет её. Почему не остановил? Почему к кощеевцам отпустил? Потому что всё едино стало, хоть к Осьмуше, хоть к кощеевцам, отпустил уже, смирился, поздно передумывать, да и незачем. Наоборот, даже хочется чему-то тёмному в сердце, чтобы сгинули скорей оба голубка с глаз долой, а лучше бы ー насовсем. Крутит внутри, тяжёлым комом сцепились два начала, борются, ворочаются, мешают думать. Вот как, как родственные узы, тем более не кровные, помогут этому дураку побороть узы волшебные!? Они же стократ крепче будут! Метка Кощея, приказ его, зов ー оно же всё в совокупности единый Закон для кощеевцев! Осьмуша им: "родные!", а они ему стрелу в глаз... А что потом с Оленой станет?
Набрал было Данька полну грудь воздуха возразить, призвать одуматься, а уж некого призывать ー одни спины и затылки промеж гостей виднеются, ну не стрелять же в потолок, чтоб все расступились! Да и не одумается Осьмуша, да и стрелять-то тоже тёмной сущности идея, нравится ей линиями смертельными могущество личное продолжать, чертить судьбу окружающих. А что противница её светлая? Молчит. Отпустила, смирилась. Просто верит тихонько в добрые помыслы Осьмуши, в удаль его да в тонкое искусство Олены.
Разжал Данька руку на пистоле и, кажется, впервые в жизни взялся за крестик по собственному желанию, да только ни одной молитвы не вспомнил, так и провожал немым взглядом словно бы обезумевшую пару. Вот она, сила любви. И манит, и пугает. Что угодно отдал бы Данька за одно сокровенное слово Олены, но только не рассудок. Вот так вот потерять его, любовь свою на погибель увлечь, самому голову сложить... Страшно. Не этого ли и сам Кощей испугаться мог?
***
Сидит княжич молодой, развалившись, героев безродных презрительным взглядом изучает. Вот бы по лбу ему дать! Всю злость на сорвавшегося с места Осьмушу на нём выместить! Ещё один дурак влюблённый нашёлся, от сладкого отказываться не спешит, все яства сразу и целиком вместе со столом потерять рискуя!
Данька медленно выдохнул и тихо, но чтобы и Фоке, и молодожёнам слышно было, обратился к поддавшейся праздным словам Забавы игуменье:
ー Матушка Мирослава, негоже, конечно, от угощения отказываться, но в такой час трапезничать? Шёпот, главный убивец кощеевский, за каждым из этих гостей скрываться может! Я его видел, Фока тоже, он в тенях растворяться умеет, из тени же и возникает внезапно! Мало тут их? В любой миг удар свой коварный нанести может. А если у него и подельники есть? На радостях мало ли кого пропустить могли, не догадавшись? А лихому убивцу и вилка орудие, чего уж о ножах говорить, а и их тут в избытке.
А потом, дух переведя, уже и к самим Павлу с Забавой повернулся:
ー Правду вам говорю, сейчас поберечься надо, в более тесной и надежной комнатке укрыться, побольше огней зажечь, тени разогнать, а потом гостей проверить. Иначе быть беде.