После прогулки с Васей, Маринка до сих пор пребывала в Ирии. В огне чувств и страсти сгорели невзгоды и отступили проблемы. Сладко ныла грудь и распухли исцелованные груди. Девка была почти уверена, что скоро на бледном теле расцветут темныо-синие васильки засосов и незабудки синяков.
- Охххх, Вася-василилек, что же мы друг с другом делаем. - подумала она, а потом губы девки зашевелились, шепча чужие слова. Те чужие, которые почти как свои. Память у Чернавки всегда была хорошая, вот и запомнилась ей та единственная книжка, что ей в новой вере глянулась. Из нее и выбирала. Вот только отчего-то казалось девке, что слова эти много древней Белого Христа и всех его поклонников. Ибо такая древность в них была и такая правда, что всей душой ее признаешь и всей шкурой ощущаешь. И шептала девка:
- Да лобзает он меня лобзанием уст своих! Ибо ласки твои лучше вина.
- О, ты прекрасен, возлюбленный мой, и любезен! и ложе у нас - зелень;
кровли домов наших - кедры, потолки наши - кипарисы.
- Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей.
- Он ввел меня в дом пира, и знамя его надо мною - любовь.
- Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви.
- Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня...
Ехала Маринка среди праздника, сквозь музыку и звон. А над головой у нее расцветали в небе разноцветные огненные цветы. И казалось девке, что все это для нее и весь мир ее, и другие миры...
Кивнула Соловью:
- А давай и я с тобой загляну батюшка, - а потом не удержалась и добавила: - А то ты и тут драку найдешь.
И улыбнулась белозубо.