Всеслав думал. Виделся ему тот Данькин взгляд, когда только что молодой подмастерье в ад огромного демона отправил, слышался смех: "О как мы ее, Всеслав!" Как с живым разговаривал, как с тем, кто Кощею не служил. Как... С другом, что ли?
Остальные к Варандеевичу тоже относились вполне по-человечески, но именно эта Данькина озорная фраза заставила по-настоящему задуматься.
Заслужил ли он это отношение? Он помнил мало, но того, что помнилось, хватало на вечность в Аду с лихвой. Он старался забыть, он не вспоминал о прошлом - и остальные помогали ему в этом. Но заслужил ли он прощения, заслужил ли шанс на искупление? Если бы решал сам Всеслав, то сказал бы - нет. Но он давным-давно ничего не решает сам.
Они относятся к нему, как к своему, как к равному. Они не знают, кто такие кощеевцы - гусляр даже покинул отряд, отказавшись поднимать на них руку. Что они могут знать о делах Всеслава и подобных ему? Что может знать подмастерье, едва вышедший из детского возраста? На основе этого незнания они судят о нем, судят только по нынешним делам - а не должны. Что они скажут, когда узнают все? Это и будет справедливым судом над ним, Всеславом Варандейским. Это и решит, кто он есть теперь.
Но как донести до них эти знания? Смутные образы, так много значащие для Всеслава, на язык слов перевел бы разве что гусляр. Как дать всем, этому вот мальцу, понять, кем он был?
Ответ прямо перед носом. Стоит, похлопывая по броне на груди.
- Все службу свою вечную несешь, рыцарь?
- Расскажи об Искариотах. Обо мне. - Внезапно для остальных заговаривает Всеслав. На Даньку показывает: - Ему тоже. Они должны знать.