Извивающиеся голые тела танцовщиц. Полумрак, туманный дурман гашиша. Льется вино, звенит золото, спины русских рабов ломятся от веса яств, что несут они к столу. Крики, сталь, огонь. Вереница людей, связанных цепью, уныло бредет по снежной пустыне, погоняемая кнутами всадников. Женский плач, разоренная изба, полная изрубленных детских трупиков - точно такая же, как у Козы. Его рука швыряет на залитый кровью пол пригоршню серых монет. Его рот смеется - "За неудобство, мать". Знак, что здесь были именно они, если по огню и мертвецам не будет понятно. Снова танцовщицы. Шелк, блеск, золото, серебро, сталь, плоть, кровь сливаются в безумную круговерть. Все сменяется ледяным холодом, накрывается вьюгой.
Выбрасывает стужа рядом с плечами черного витязя пригоршню снега, тут же стаявшего на воздухе. Покрывается белой изморозью черная земля под ногами.
- Нечего рассказывать, Рощин. - С усилием говорит Всеслав. - Я забыл это и не буду вспоминать.