С каждым шагом по разоренному тракту Лелислав злел. Это, черт возьми, были его родные края. Да, хорошие времена уже почти что изгладились из памяти, с тех пор как Солнца не стало, что ни месяц -- то новая напасть. Но хоть как-то люди жить приспособились. Но вот чтобы такое... Невиданное-неслыханное лихо, нечего сказать. И откуда взялось?! Гусляр уже начинал с гневно поглядывать на Казимира, прикидывая, не спросить ли его, не Псаря ли кощеевского это рук дело. Да только этого не спрашивать надо, этого надо выспрашивать. Второпях такое не делается.
А тут и вовсе дела опасно пошли. Нечто, чем бы оно ни было, ходило рядом. И поквитаться с душегубом хотелось, и разум, холодный да сметливый, говорил, что кто с кем поквитается -- бабушка надвое сказала. Вон, Баюн помельче был, а Ивана схоронили. Нет, не время, как Илья Муромец, вызывать на честный бой вражину, а время засунуть свою гордость себе в муром, да пробираться по болоту тише воды ниже травы.
-- Не было отродясь таких, Соловушка. Уж не Псаря ли кощеевского работа? -- Не удержался поделиться догадкой на вопрос Соловья. Все-таки, Разбойник был с кощеевцами какое-то время, мог и знать кто там кто есть.
А когда впереди показался силуэт, явно меньший неизвестного чудища, хоть все же явно не человеческий, у Лелислава отлегло от сердца, да обратно накатило, едва гусляр рассмотрел, что им вышло навстречу. Словно мало на его долю выпало за этот поход. Господи, человек-коза. Вроде бы и не Лелиславу, после его-то встречи с Иришкой, бояться нечисти, но коза. В иноземных легендах овеянное самыми мрачными сказками существо. Эх, Иван-Иван, на кого же ты нас покинул, смотришь ли с небес? Это ведь от твоего народа такие сказы происходят. Гусляр на то и гусляр, чтоб быть жадным до чужих сказок, а у увитых да раскрашенных синим воинов закатных краев первейшая страшилка на ночь: грустная история о о воине, что еще мальчиком пас коз, да развлекался срамным образом. Вот вырастает он, становится почтенным воином, храбрым и доблестным, несущим товарищам победы и спасение, а врагам -- смерть. вроде бы, и грех забыт. И войско его -- слава, и дом его -- полная чаша. А появляется из ниоткуда чудовище, и начинает его преследовать. От честного боя один на один уклоняется, да то юнца из дружины задерет, то слугу, то и вовсе кого из домашних. Вот и пойди тут, догадайся, что у старых грехов длинные тени, что не просто какая-то гадина твоих людей по одному со свету сживает, а твоя родная кровь. Не приведи господи в такое влипнуть, лучше уж, как царь греческий, собственного отца по незнанию убить, все на Страшном Суде будет проще оправдываться. Эх, сэр Поундс, только сейчас новгородец почувствовал, как же ему не хватает мрачного и подозрительного убийцы чудищ.
Больше всего сейчас Лелиславу хотелось бы выхватить меч, да очертя голову кинуться на незваного гостя. Авось друзья верные не станут лишних вопросов задавать, когда до сечи дошло. авось еще и Матушка благословит. Все вместе должны справиться, когда все вместе меч наголо да в кромешную рубку -- вроде и не так страшно. Но -- нельзя. Вот хоть бейся лбом о камень придорожный, а нельзя. Из-за Иришкиной памяти нельзя. Словно старые грехи выходят на дорогу, и этак скромно и ненавязчиво напоминают про должок. Господи, неужто хоть это не должно было проститься, все-таки с тех пор в Ад живым спускался, да земной путь одного кромешника оборвал. Отче-отче, по что оставляешь...
Язык певуна почти перестал его слушаться.
-- К-кто ты? И почему нас просишь, коли тебе до дому?
Рука Лелислава сама собой легла на меч. Не на гусли, своим пальцам он сейчас не доверял.