Недалече от Москвы, на берегу Ильмень-озера, раскинулся Господин Великий Новгород – знаменитый торговый град Руси. Он – не чета другим русским городам, тут все по-другому. Это город торговый, и правят в нем торговцы, а у торговцев мера одна – деньги. Деньгами тут все меряют, не только товар, но и друг друга. Благодетели людские, и пороки тоже – у всего у этого своя цена есть, и задарма тут ничего давать не принято. Так издавна повелось, так новгородцы всегда жили, и даже сам Царь-Батюшка, хошь не хошь, а под порядки эти был вынужден подстроиться. Здесь его власть олицетворяет собою князь-посадник, да только князь этот княжить будет тот, которого боярское вече видеть князем желает. Все самые богатейшие мужи Новгорода входят в вече, и вместе они весь город скупили, все в кулаке держат. Князь вправе по своей воле поступать – да только кто его дружине мечи булатные и панцири будет ковать, ежели кузнецам да оружейникам боярин платит? Кто ему дворец построит белокаменный, ежели все каменщики под другим боярином ходят? Кто, в конце концов, казну наполняет? Вот и приходится князю крутиться между всеми членами вече, и тот князь хорош, кто каждому сможет угодить, и раздора меж боярами не посеять, и себя не ущемить, и царю еще десятину выкроить. Вот уж десять лет так крутится князь Ярослав, вече боярскому угождая, да взяв на себя заботы по охране Новгорода от врагов внешних и внутрених.
Новгород – место, где можно сыскать почти все. Купцы-челноки недаром облюбовали торговый город как главное место для сбыта своих товаров, а везут они из дальних земель самые разные чудеса – и зверей невиданных, и яства непробованные, и платья красоты невиданной, и всякие чудеса-диковинки людям на удивление. Везут издали и сказания, о которых никто не слыхал, а потому Новгород – еще и край поэтов, песельников и сказителей, что собирают сказки и песни, чтобы рассказывать и, передавая еще дальше и навеки поселяя в людских умах, где затем щедро родятся новые истории для Лукоморского Кота.
А еще Новгород – край воров, край лихих людей, что заради выгоды своей на бесчестные хитрости идут. Но не в пример другим ворам, у них душегубство не в чести. Они – еще одна сила, держащая власть в городе, и у них свои законы и понятия, своя честь и своя, уличная совесть. Они часто становятся единственной защитой и опорой для сирых, обездоленных и выброшенных на обочину этой жизни людей.Под ними ходят и нищие, и сироты, и погорельцы, и беженцы. И порой – кощеевцы.
Но за стенами города – лишь тьма и чудовища. И кольцо сжимается с каждым годом все теснее. А теперь близ лесов новгородских такое чудище завелось, что боятся люди, будто и стены ему помехой не станут. В мрачном предвкушении блуждает вокруг города Смерть, натачивая косу и предчувствуя щедрый урожай человечьих душ, которые некому спасти.
Василий Рощин и команда
Великая вещь - книга волшебная, Котом-Ученым дарованная. Героям стоило бы быть бесконечно благодарным своему милостивому и скромному рассказчику, что он позволил им такую роскошь, как не замечать бесконечных путей и расстояний. Ведь велика Русь-Матушка, нету ей конца-края, и от степей ордынских до самого сердца ее, светлого града Новгорода, была неисчислимая тьма верст, на каждой из которых щелкали зубами голодные чудища и лихие люди. Весь этот путь был для них также скоротечен, как перелистнутая страница, и о том, что он был, говорили лишь начертанные неаккуратным почерком слова, призрачные воспоминания да вера на слово Сказителю, который никогда-никогда кривды не скажет.
Но книга не всемогуща, и чатсь пути героям отважным пришлось проделать ножками да копытами. А это дело небыстрое, особенно если идет с вами позвякивающий железом грузный кощеевец, от которого в ужасе щемится под пни даже самая злая лесная нечисть. Как с таким через ворота городские пройти – тема для отдельных раздумий. А пока стоило подумать над грядущей своей целью. И выпало ее обсказать не кому-нибудь, а Соловью-Разбойнику.
Клубок путеводный, который Иван-Царевич получил от Бабы-Яги, чтоб с дорожки не сбиться, и яйцо волшебное сыскать (на этой части истории Соловей-Разбойник то и дело прыскал от смеха, ибо в душе, как оказалось, навеки остался мальчишкой), а на обратной дороге подарил его еще одному человеку, который его облагодетельствовал. Обокрал его как-то лихой воришка, лидер ватаги небольшой, но удалой. А Иван, как и подобает дураку, пошел свое добро обратно просить. Пустая затея, скажете вы, и будете правы. Но нет – удивлен был вор такой искренностью и простотой. Столько трудов Иван приложил, чтоб вора сыскать, другой бы его страже на растерзание отдал, чтоб повесили воришку, а Иван не захотел разбойника губить, а по-человечески объяснил, как нужны ему его пожитки, и какую цель он преследует. Но чтоб не просто так отдавать барыш, воришка взял с Ивана слово, что тот ему на обратной дороге отплатит. И Иван слово сдержал – подарил неугомонному пареньку клубок свой путеводный. А тот, любитель в дороге ноги посбивать, такой подарок счел лучшим, что могло бы оказаться в его руках.
- А звали того воришку Бубой Белобрысым. – Закончил историю Соловей.
Бубу не понаслышке знал Фока. И был теперь Буба не просто уличным вором – на скорпленные воровским ремеслом капиталы он свое дело открыл, а деловая сметка позволила ему свои капиталы и вернуть и приумножить. И так вор превратился в дельца, землевладельца, житьего человека. Но и делишек своих темных он не оставил – не сам стал руки в чужих карманах греть, но всем ворам новгородским в обмен на дань небольшую кров дал тайный, покровительство свое и возможность по самой выгодной цене хабар скидывать. Не одно темное предприятие Фока провернул под началом Бубы Белобрысого, еще когда ребятенком был сопливым и в такой же ватаге чумазых малолетних карманников промышлял недолго. Может статься, через воров на Бубу выйти и можно – но не так-то это просто. Потому что Буба теперь для остального новгородского общества – не Буба, а боярин, основоположник рода Бубновских, за особые заслуги перед Новгородом пожалованный гербом по милости вече боярского и самого князя Ярослава. В это вече Буба вхож, и слово его вес такой же имеет, как и вес других бояр – Авиновых, Борецких, Анциферовичей и других.
Впрочем, в эти круги был вхож Лелислав, что не раз играл на пирах после сходок, где большие люди большие дела свои решали. Бубу он конечно не знал и не видел, но в Торговой Палате знали его самого, и при случае бы без проблем открыли перед ним двери. А вот откроют ли их перед остальными…
В общем, подумать было о чем.
Оленка, Даня
Оленке с Даней повезло меньше, чем другим славным героям. Они-то свой путь, хоть и не столь уж далекий, проделали сами, и на своей шкуре прочувствовали все прелести дальних походов. Им пришлось привыкать к тряске, к боли в седалищах от верховой езды, к непогоде злой, к чудищам свирепым. Но и к красоте природы, к особому вкусу дичи, добытой почти что своими руками, и приготовленной на походном костре – Торквальд временами обеспечивал их мясом, а Осьмуша тягал из водоемов рыбу при помощи самодельных удочек. Даня успел до последнего болтика изучить ружье Гримма, ибо уход за оружием возложили на него, как на мастера. И, конечно, у костра рассказывались сказки, старые и новые, да истории, смешные и страшные, какие слыхали они от других людей, или которым сами были свидетелями.
Но пришлось им повидать и ужасы, что оставались после Серого Волка. Вымершие деревни, где тишина была почти осязаема, а от жителей не осталось даже трупов. Безутешные матери, рыдающие по утащенным в чащу детям. Обреченные голодать селяне, у которых дьявольский хищник перерезал всю скотину. Разоренные леса, в которых даже земля побагровела от пролитой крови. Хитрые узоры из чужих внутренностей, в месиве которых даже не всегда можно было понять, кому же они принадлежали раньше. И страх, страх, царящий везде, где Волка хотя бы видели. Почти вес, кто еще оставался в живых, даже не понимали, что именно на них нападало. Они рассказывали о большом и стремительном, как молния, силуэте, часто выраставшем из чего-то совсем маленького и безобидного – например воробушка, севшего на ветку, или там девочки в красной шапочке. А потом помнили только свирепые глаза и острые, словно бритва, когти – зверь был слишком быстр, чтобы его разглядывтаь, и слишком страшен. Когда выжившим говорили, что это был волк – дивились. Те же, кто все-таки видел Серого – видели только издали, и успевали заметить его разве что за миг до его исчезновения, и благодарили судьбу за то, что беспощадный хищник не увидел их самих.
А теперь хищник «передал привет» в виде горки из птичьих трупиков, сложенных прямо на тропе, которой следовали отроки, воин и старый егерь. Это были те самые птицы, каких Олена послала сыскать Злого И Страшного Серого Волка, и как видно, они его нашли. Торквальд при взгляде на это пробормотал.
- Издевайт над мы. – Брови охотника сдвинулись, и он небрежным движением плеча сбросил ружье, подхватив его одной рукой. – Где-то рядом. Я ест чувствуй.
- Плохо. – С тоской поговорил Осьмуша. – Я надеялся, что мы раньше героев сыщем, чем эту тварь. Ее так было б сподручней бить, чем вчетвером.
Тем временем впереди послышалось множественное дробное топанье, как будто стая кур носилась по двору. Но то были не куры – прыгали по траве низкорослые, по колено среднему человеку, фигурки, издали напоминавшие детишек, замотанных в грубое тряпье. Только у детишек этих были лица длинноносых старух, не было рук, а вместо ног торчали из-под лохмотьев две длинные птичьи лапки с когтями, на которых существа лихо и быстро прыгали на воробьиный манер. Кикиморы. Десятки кикимор, несущихся сюда с обычными своими воплями.
- «Бляк! Бляк! Бляк!»
Осьмуша достал было меч, а Торквальд потянулся за топором – но кикиморы проигнорировали их. Они – что совсем удивительно – проигнорировали и груду птичьих трупиков, огромного количества халявной жратвы для них, и просто обогнули и ее, и героев, словно препятствие, торопливо скача дальше и «блякая» во все горло.
Напуганы. Настолько, что им плевать и на еду, и на людей, и на то, что они не могут выжить нигде, кроме родного болота, с которого их, по-видимому, и спугнуло.