Засмущался Фока, да токмо при каждом слове красном, что с губ Василия слетали, у татя на душе все черней да черней становилось. Неужто и в самом деле словцо правды выскочило тогда в казематах Хапиловских? А княжич не унимается, словно паклей солёной в рану без корки тычет: "отличился", "пробирался", "с одним ножем". А под конец и вовсе взял, да сыпанул углями прямо в душу, вымолвил – настоящим героем...
– Ай да! - Черный кулаки сжал, ко рту с носом притулил, а сам зажмурился, но тут Лелислав подхватил медовые речи Рощина-Холмского, решил хоть дух перевести, - Меду! Мяса! Снеди княжеской!
Кинул скатерть перед друзьями, чтоб она, как и положено ей, раскрылась и яствами заставилась, да так плотно, что коли руку протянешь – только в миску какую аль блюдо упрешся, а не в саму скатерть.
– Пройдусь я други, до ветру схожу, - Фока схватился как ужаленный с места и скорым шагом прочь, к ручью пошел.