Как только Гияр скатерть передал, Маринка сделала, что задумала. Спиной в траву упала, руки раскинула, потянулась всем телом. И плевать ей было, что ханеныш про нее подумает. Вспомнилось девке после боя, как сладко они с Василием вдвоем дрова собирали. Пожалела Чернавка тогда, что до ночи еще далеко.
***
Вот нравилась Чернавке Мирослава и все тут. Но ее монашества, да христианства девка не могла ни понять, ни принять. Это ж надо додуматься, женщину пред мужчиной унизить, да сосудом греха назвать. А радость сотворения новой жизни али просто торжество плоти пред смертью - грехом. Кто ж в жены возьмет девку не блудливую, не блуждавшую, которая себя не нашла, да на какую никто не позарился? Как понять, что мужчина тебе подойдет, если раньше с ним не соединишься? Дом отчий девке вспомнился, как коней в «ночное» водили, да сеструха Полина. Она не только наковальню могла одной рукой поднять, так и голос у нее был могучий и глубокий. Ах, как она пела:
Крашены двери голубой краской,
Смазаны двери хорошо маслом.
Ночью дверей не слышно,
Ночью дверей не видно...
Со всей округи девки и парни сбегались ее послушать, не боялись, что разбойница. И гремело в ночи, неслось от земли в черное небо к луне и звездам.
Полной, полной луны сила.
Полной. Полной луны сила.
Полной… полной луны силаааа. О. Оо. Ооо. О.
Вроде и повторялись слова в припеве, но так Полинка-полянка голосом играла, что с каждой фразой их усиливала. А пацанка Маринка сестре подпевала, в лад и такт не попадая. Даже кривой нож любимый в землю воткнула, чтоб не мешался. И хоть голос ее и не слышен был никому кроме нее самой, главное, что она пела. Все это промелькнуло, пробежало, пока Маринка пояс любимому расстегивала. А потом мысли птицами испуганными разлетелись, ни одной не осталось.
Как одежда перестала тело любимого скрывать, руки сами к нему протянулись. Пальцы по коже ноготками прошлись. К волоскам на лобке спустились, перебирать их стали, гладить, скручивать. Между пальцами их Маринка пропускала, как через гребень. А губы ее живот Василия целовали. Ноздри запах любимый втягивали, и голова кругом шла. Потом ниже пальцы опустились, легли на корни ствола мужского. Ощутила девка, как толчками уд силой наливается и вверх поднимается и застонала от восторга. Потом погладила ладонь мошонку, сжала слегка. Весь мир из одного яйца произошел силами Любви и Рода, а здесь яиц сразу два было. И катала их пальцами Маринка внутри мешочка, перебирала, гладила. Ласкала любимого Маринка руками и губами стоя коленях. Не было в этот момент гордости, только нежность, сила и страсть. Стирала любовь не только между душами преграды, но и меж телами. Вот уже не понятно было Маринке, где Она и где Он. И не оторваться, не перестать любить. Ведь отпустишь, и сердце разорвется.
Золото в потолке зодиаком,
Поминальные по полу фиалки,
Двустороннее зеркало круглеет...
Ты и я, ты и я – вместе.
Встал ствол мужской, к животу поднялся, кожа с головки соскользнула, а губы Маринки навстречу сверху спустились. Поцеловали, вверх и вниз по стволу прошлись. Язык мокрый из частокола зубов выбрался, облизывать стал. Был перед девкой инструмент чудесный. Никакой гусляр на таком сыграть бы не смог, только она сама. И заиграла Маринка. В рот взяла, задвигалась. То в одну щеку направляла, то в другую, быстрей и медленней. Руками то в бедра любимого упиралась, то ягодицы сжимала и царапала. Потом так задвигалась, чтобы ствол мужской вглубь рта проскальзывал, до самого горла.
Моя сила на тебе играет,
Твоя сила во мне ликует;
Высота медвяно каплет долу,
Прорастают розовые стебли...