– Да жив... вот... - Фока растерянно глянул на гусляра, словно татя только что разбудили да в руки карася живого дали, а он трепыхается, хвостом ляпает...
А потом положил руку на плечо крепкое да сжал, опираясь да переводя дыхание, вроде как можно было теперь вздохнуть грудью полной, верно... Ой ли? Сколько всего набалясничал, перемолвил, что все уж и не упомнит. Враньё одно, да самое что ни на есть гнусное и противное.
Глянул украдкой в глаза Лелиславу, шальная мыслишка в голову тюкнула аки петух в гузно: а вдруг тот, кто в души людские смотрит, как в рундук отворенный, глянет и в Фокину душу, да и увидит, что не врал он? А вдруг Черный только сам обманывает себя, что только врал все, а на самом деле хоть чучуточку, а правды брякнул?
От догадки той его аж передернуло всего, будто волна по телу прошла, да такая сильная, что со страху сам глаза зажмурил.
А в следующий миг княжич окликнул его. Слова хорошие молвил. Похвалил. Да токмо все одно, засело где-то внутри Фоки мысль та дрянная. В животе елозит, царапает, аки крыса в подполе. Почему то стыдно стало ему, нехорошо, взор потупил, да руку с плеча Лелислава убрал.
Глянул на руки свои, а они в поту Хапиловском: когда там, прямо на нем, был, аки блоха по нему лазил, покуда до башки добрался – весь испачкался; голова у него лысая, лоснилась от пота да жира, так и боялся руками соскользнуть да упасть в самый неподходящий момент. Блестят теперь руки. И трясутся.
Упал на колени Фока. Всего дугой выгнуло, только и успел пальцами схватиться, чтоб пополам не сложило. Вырвало. А потом еще раз. И отпустило, словно кто слово заветное вымолвил. Дышит Фока тяжело, рукавом слюни утирает, перевернулся и плюхнулся на седалище.
А что дальше творилась и словами не вымолвить, словно в сказку попал. Все светом залило, там где грязь была – теперь чисто. Только свет небесный, настоящий. Лики воев храбрых, кровь проливших за землю отчую, душу отогрели. Все как на подбор, молодцы удалые. Они шли туда, где им и положено было быть. Забилось сердце в груди сильней, яро, только взглянул на них Фока, как они в ореоле света чистого в небо возносятся. Даже руку протянул, словно желая сказать чего на прощание, аль махнуть. Вовремя одернул – ни к чему оно им, тепереча другое их ждет, неземное.
И снова пыль степная в нос ударила. И снова дорога под ноги мостится, в путь зовет. Вытер руки о штаны Фока, вдаль глянул, лицо ветру сухому подставляя, и ответил.
– Хана Родиславу. - цикнкул через зубы в песок, продолжил, - черти утащили Хапилова, нету боле его.