Бухнуло сердце татя куда-то в пятки, а потом мигом решило из груди вырваться и вылететь из этого логова на волю. Туда, где степь без границ; туда, где вода ключевая по тихим речушкам лесным течет и будто приговаривает: "Сложи ладошки "лодочкой" да выпей меня студеную..."
Ан-нет! Не выходит у него. Снова и снова тыкает его судьбинушка в гниль мерзкую, где окромя бед и печали нет ничего.
Слезы навернулись сами собой, а затем ушли, так и не пролившись. Закончились-поди, когда Ивана оплакивал. Вместо них радость Фоку взяла, да такая ярая. Дикая, вроде ключа пламенного, что, бывало, из-под земли бьет. То проснулось в нем та самая лихая удача вора, что каждый раз заставляла в петлю головой совать: не для общего веселья аль чтоб удивить кого, а потому как жить так не скучно!
– Да опомнись Радиславушка! Помилуй! - Черный схватил одной пятерней себя за грудки, а другую протянул в сторону отвратительного толстяка, - Да какие же они мне дружки? Так Тьфу, через плечо и в пыль, а не дружки! - сколько мог уверенности, столько в гонор и всыпал, - Где они – герои, - а тут брезгливости в голос пустил, - а де я! - на этот раз добавил зависти горькой.
Знал Фока, что не гоже так героям поступать! Не было такого в былинах, да чтоб герой душегубу в ножки кланялся, хоть триста лет вспоминай, а не было. Токмо не герой Фока, как ни крути. Да, хороший парень, веселый, не смурной, а для героя таки маловато всего этого. Для Черного герой тот, кто впереди всех станет стеной булатной, кто за остальных живот положит, за дом аль отчизну. Вот где герои, им-то и нельзя прогибаться, коли судьба давит, а ему что? Как с гуся вода. Однако горечи в душе у Фоки не убавлялось от того понимания, что окажись любой из другов его, так даже через зубы не заговорил бы с Хапиловым, даже на волос не уступил бы, а враз булатом угостил аль кулаком мозолистым мясника.
– Да я шел-то с ними токмо по нужде да от петли блукая! - медленно проговорил Фока слова, уверенно, чтоб даже таракан понял, что не лукавит он, - Все дожидался, покуда найдется кто их со свету изживет, богатырей новоструганных, - сколько мог злости черной, подколодной да гнилой, столько и замешал в слова, даже губу верхнюю оскалил, аки пес бешеный, дальше слова проговаривая, - Ненавижу тварей! Изведи ты их, владетель плоти, да так, чтоб и след простыл по ним; чтоб вс-се-ем зарок был как с Хапиловым схватываться!