Обомлела Мирослава, слезы с глаз смахнула, вглядывается в образ пред ней представший. Хотела руку его своею накрыть, да только в щеку уткнулась, насквозь пройдя. Чуть не задохнулась - и возглас радости, и стон горестный и новые рыдания одновременно в горле комом встали.
- Лучше б я всю жизнь несчастна была, да на тебя б глядела, - чуть не взвыла матушка. - На кого ты меня оставил?!
Так горестно вдруг стало, так обидно. Вспомнились ей все беды давние - как свекровь со свету сживала, как другие женихи свататься приходили, как косо смотрели односельчане на засидевшуюся во вдовах Василису, как не осталось ей места в родном краю, а главное - сама она не захотела оставаться прежнею. Умерла тогда Вася так же, как и Иван. И мысли шальные в голову монахини полезли, аки бесы окаянные. Слова гусляра, вроде бы и мимо ушей прошли, а зацепились все-таки... Смог же Хапилов Соловья из мертвых воскресить! Душою его наделить. Вон, разбойник как-будто даже правильнее стал. Лучше, чем прежде. Вот душа Ивана, вот кости его и логово мясника неподалеку. Как велик соблазн, Господи помилуй... И еще темнее мысль - да коли бы знала Василиса, что дух ее Иванушки способен снисходить на землю, неужель не попыталась призвать его раньше? Пусть прослыла бы ведьмой сумасшедшею, пусть таковою и стала бы, а был бы ее супруг всегда подле нее.
Господи прости, чего только в голову не влезет от отчаяния!
- Прости меня, свет мой Иванушка, - горячо проговорила Мирослава и руки протянула к мужу. - Глупая я баба, хоть и вид у меня теперь важный, а все равно сердце рвется от разлуки, кровь в голову ударяет. Знаю я, не должны души усопших к живым являться, неправильно это. Буду жить теперь той радостью, что хоть ненадолго тебя увидала, что под крестом твой прах покоится. А большего желать нельзя. Ну а теперь говори, любимый мой, буду смиренно слушать тебя. Видать многое тебе известно о нашем пути. Что нарушило твой покой?