Данька
Тут и сказалась у Даньки усталость да врожденная его немочь-хилота. Сапоги сработали исправно, он допрыгнул – да вот подтянуться не сумел. Уцепился за край крыши – а подняться силенок уже не осталось. И ладно б силенки – нога так и не сумела найти опоры, а руки оказались недостаточно цепки. В общем, полетел подмастерье обратно в грязь, со смачным плюхом шлепнувшись в нее.
И понял – бежать некуда. Не успел подняться – а вышел из-за угла первый скоморох. Разрисованная мелом рожа с круглым румянцем и накрашенными губами растянулась в желтозубой, щербатой улыбке, и скоморох играючи подкинул в руке ржавый мясницкий тесак. Следом за ним вышли его друзья-подельнички в пестрых одеждах и стращных масках, будто сросшихся с лицом. У кого топор был, у кого вилы, у кого просто дрын какой-то, а один, здоровый детина-силач, с удовольствием взвешивал в руке кузнечный молот. Скоморохи словно бы нашли себе развлечение в том, что растерзают мальчишку всеми этими инструментами – они хихикали, тыкали в отрока пальцем, передразнивали напуганное выражение его лица. Бросился было мальчик опять наутек – а сзади уже псарь кощеевский подошел.
- Вот и добегался. – С удовольствием произнес лохматый бородач в медвежьей шкуре, с хищной улыбкой глядя на попавшегося мальца. – Измельчали нынче детишки на Руси. Моим шавкам и на один зуб не наберется. Пусть уж Ерыжкины хлопцы развлекутся. Долго они с тобой играть не будут, уж потерпи минутку.
И тут через голову дрессировщика пролетела здоровенная отрубленная голова в шутовском колпаке. Она упала в грязь неподалеку от Даньки, и он тут же узнал – она принадлежала тому здоровяку, что княжескую коляску опрокинул. Обернулся дрессировщик, и…
- А ну лапы прочь от ребятенка, сучата! Задавлю, гниды! – Это возрычал рыжебородый богатырь, израненный и оборванный, но переполненный праведным и, в буквальном смысле, пламенным гневом. – Поберегись, юнец!
И поберечься было от чего. Даня едва успел забиться в ближайший угол, чтобы не втянуло его в этот водоворот огня и крови. Жар, пламя, удары, крики боли и смех сквозь них, опаленные клочья пестрых скоморошьих тряпок – все это слилось в единый безумный вихрь. Богатырь получал рану за раной – но они тотчас же на нем запекались, а под беспощадными ударами раскаленной добела булавы превращались в кашу черепа и дробились с хрустом кости злобных скоморохов. И тут, в разгар боя, Даньку вдруг схватили за руку, и потащили прочь.
Это был Казимир – и он спешно уводил подмастерье прочь, ничего не объясняя, а на все попытки задать вопросы нетерпеливо и раздраженно отвечал.
- Позже!
Сил у старого мастера хватало, вырваться бы не получилось. Дане оставалось только стараться поспевать, чтобы не начали тащить волоком по грязи. Казимир Завидович оглядывался раз за разом, пытаясь убедиться. Что поглощенные дракой скоморохи их не преследуют. И увы, убедился в обратном.
Рыжий богатырь убил почти всех скоморохов. Те, кто еще был жив – кричали от боли, суча поломанными конечностями и боясь прикоснуться к обожженной до обугливания коже. Он убил и питомцев Псаря – но сам седой детина остался жив. И будучи живым, все-таки выбрал момент, чтобы броситься на богатыря сзади, и обхватить его своими могучими руками, которые уже превращались в медвежьи лапы. А затем Псарь, который был уже старым, матерым двуногим медведем, вгрызся в горло рыжебородого, разрывая бедняге глотку, и раздирая когтями грудь.
Так Даня и засвидетельствовал гибель Тульского богатыря, избранного Вершителем Судьбы героя, что должен был спасти Солнце – славного Виктора, света Сварожича. Узнать о том предстояло ему намного позже.
- Черт! – Казимир понял, что уперся в тупик. – Ладно! Сделаем по-другому. Эх, времени сосем нет, ни расчета, ни….
Оставив руку подмастерья и продолжая бормотать что-то, Казимир вытащил из-под полы раскладную треногу, и принялся устанавливать ее, и водружать сверху какую-то хитрую железную машинку. А пока он это делал – псарь-оборотень спешил к отроку.
- Казимир! – Ревел увалень-медведь во всю свою медвежью глотку, изо всех сил спеша к мастеру и его помощнику. – Не смей! И не думай даже, сука ты старая!
Он был ближе и ближе, ближе и ближе. До носа Даньки донесся характерный запах свалявшейся шерсти, под ногами он ощущал дрожь от топота хищника, а его тень уже вот-вот накрыла бы их обоих. Казалось, смерть неминуема – но Казимир усе-таки успел. Его машинка засветилас, луч ударил в стену – и под этим лучом стена просто исчезла. Вместо нее образовалась дыра прямо в пространстве, из которой ударил свет.
- Бегом! – Казимир схватил отрока за руку, и буквлаьно зашвырнул в эту дыру за секунду до того, как медвежья туша накрыла подростка всем своим весом. Подросток полетел куда-то в слепящий свет, в последний раз услышал крик своего мастера, свирепый медвежий рев – а затем сам не понял, как упал в высокую лесную траву, покрытую росой.
Олена, Данька
- Ой. – Тут Осьмуша зачесал свою взлохмаченную голову, и нахмурился, припоминая, что видел он по дороге. – Деревенек я не помню, но видал тут дом один, хоть и запущенный, однако ж не бедный. Помню, там еще яблоня большая такая росла. Давай туда наведаемся? Может, там добрые люди живут, помогут мне с обувкой. А я им какую-нибудь работу сделать могу. Главное чтоб не сложную, а то я по дому не больно-то работничек.
И тут же оговорился.
- Ты не подумай, не лентяй какой. Не привык просто.
И тут Осьмуша встрепенулся, словно заметивший хищника олень. Что-то хлопнуло в лесной чаще, за деревьями полыхнуло ярким белым светом, просветившим все бреши в стене древесных стволов. Затем послышался какой-то шум, будто что-то прокатилось по траве. И стихло.
- Чшш… - Вглядываясь в чащу сощуренным взглядом, Осьмуша медленно вытщил из ножен меч и ловко провернул его в руке. – Как думаешь, чего там? Пошли, посмотрим?
Что бы Олена на этот счет ни думала, но для нее произошло чуть больше, чем для Осьмуши. Через какое-то время после этой вспышки пришли в движение обитатели чащи. Олена, давно привыкшая к жизни в чаще, легко расслышала их мягкий, крадущийся шаг хищника, и даже не напрягаясь поняла, что это встревожились Кощеевы Гончие – особая порода полусобак-получудищ, что пришли на Русь из Вечной Мерзлоты. Эти чудища могли подолгу не есть, редко чувствовали голод, чурались людей и не были так уж опасны для путников, но запах крови бесил их, заставляя даже неголодных мчаться за жертвой, чтобы ее убить. Похоже, именно запах крови они и почуяли.
Тем временем приходил в себя Данька. Он обнаружил себя в высокой траве, мокрой от росы(мокрым теперь был и он сам). Вокруг было не видно почти ничего – лес был очень уж темный. Единственным источником света вокруг был рой светлячков, обитавший в этих местах – россыпь вездесущих пятнышек мягкого зеленого света, которые плавно и бесшумно парили в воздухе или гроздьями висели на травинках и кустарниках. Но судя по подозрительному шуршанию в кустах, лес населяли не только светлячки.
А еще Даня с ужасом понял, что рука Казимира Завидовича все еще сжимает его запястье. Она болталась на нем, отрубленная повыше локтя неправдоподобно-ровно. Похоже, эта рука перенеслась сюда вместе с ним, а сам Казимир в открытый проход влезть не успел.
А ведь они даже не успели и поговорить….