Лелислав знал, зачем он сюда пошел, и знал зачем его позвали. Иными словами, есть "хочу" и "должен", и первое имеет свои права лишь пока не мешает второму. Впрочем, болтать с девушкой было приятно, петь для нее не было работой. Даже просто находясь рядом гусляр отдыхал душой от ужаса недавнего плавания, и мысль, что скоро им плыть обратно уходила куда-то далеко.
Увиденное, впрочем, тоже стоило того чтоб на него посмотреть. Что Иришку будут слушаться змеи не было неожиданностью, но вот что все звери станут выполнять волю царевны оказалось сюрпризом. А уж что потом началось и вовсе потрясающее. Иришка, оказывается, умела ворожить почище иного волхва, зажженный голубой огонь не только грел но и очаровывал Лелислава.
-- А что, Ириш, неужто правду сказки говорят о вещих женах-змеях? Хотя, у нас-то на севере все больше о лягушках, но суть одна всегда. Мол, премудрая девица, лягушка или змея в своей коже, сняв ее умеющая обращаться в человека? -- Рассказывать больше гусляр пока не хотел, во-первых, боялся что насмех подымут, да и передохнуть чуток не мешало, петь-то явно еще долго предстояло. Лучше пока послушать, чего удивительного царевна расскажет.
Уж с чем-чем, а с тем что петь еще предстояло Лелислав не ошибся. Царевна сказала, что ждать придется несколько часов. Что ж, часа хватит на весьма некороткую балладу. Из всего, что приходило на ум, Лелеслав выбрал сказание об Орфии, сладкоголосом обманщике. Брала свое начала песнь, вестимо, у хитрых греков, впрочем, на родной сказ переводил, по счастью, не Лелислав; как намекал недавний опыт общения с Никасом, греческий у гусляра был весьма неважен. Однако, у гусляров принято вольно обходиться с чужими сказками, что прочитанными что услышанными -- каждый следующий норовил добавить что-то свое. И к этой истории Лелислав от себя добавил немало.
А повествовала баллада вот что. Был славен в земле своей Орфий Сладкоголосый, искусными песнями и искусным же враньем. И полюбил он дочь местного князя Дику, деву с золотыми глазами. И явился Орфий к князю, хвастая, что на ближайшем пиру, столько бы ни собрал князь музыкантов, всех перепоет он, Орфий, а коли будет так, то в награду себе просит отдать за него Дику. И созвал князь пир, и множество достойных мужей собралось в палатах радушного хозяина, и три ночи состязались лучшие певцы,. Увы, не только люди любят пиры. Смотрел на тот праздник, незримым, сам царь мрачной Нави. И понравился тот пир хозяину Царства Мертвых, и угощение, и музыка, а более всего -- та, ради которой затеяли пир, Златоглазая Дика. Музыка отзвучала, еда сегодня есть завтра нет, а Дику Царь Мертвых забрал к себе. И печаль пала на хоромы князя, и разошлись кто куда его знатные гости, Орфею же идти было больше на земле некуда. И решил он спуститься живым в Царство Мертвых, чтоб вернуть свою любовь. Но проста дорога в Царство Смерти, да тяжела обратная. Явился певец ко двору Царя Мертвых, и потребовал, чтоб выставили против него всех лучших певцов прошлого, что сейчас служат Царю. И если перепоет их Орфий, то пусть в награду Хозяин Смерти отпустит вместе с ним Дику. Но лишь смеялся Царь, сказав, что много о себе возомнил смертный. Но дерзость отчаянного веселит Царя, и так и быть, созовет он всех мертвых музыкантов, и если перепоет их Орфий -- то в награду Царь отпустит из Мира Мертвых одного, не будь он Царь Мертвецов. И собрал Царь певцов, и привел Дику смотреть, как вершится судьба, и без счету времени звучала музыка, ибо нет в Царстве Смерти дня и ночи. И перепел всех Орфей, и пораженный Царь от щедрот своих позвал суженных провести в его дворце столько времени, сколько горят свечи в человеческий рост. А после Орфий должен решить, кто отправится на свет жизни, а кто навеки останется во тьме. И разделили ложе Орфий и Дика, а после Орфий рассказал своей возлюбленной, как можно вдвоем покинуть Царство Смерти. Он вырезал из воска свечи фигурку, точь-в-точь похожую на него, и наказал Дике вырезать фигуру себя из воска, и написать на ней свое имя. И обменялись они фигурками, и Орфий рассказал, что надобно идти по одному, не оборачиваясь друг на друга. И если станет невмочь от тоски по другому, не оборачиваться на него, а смотреть на фигурку, и идти вперед. И когда встретит ее жесткий слуга Царя Мертвых, и спросить "Одна идешь?" отвечать "Одна". И как выйдешь из Царства Смерти, открой что написано на пьедестале фигурки, дабы найти им друг друга в мире живых. И вышли они из дворца Повелителя Смерти, и встали спиной к спине, и пошли куда глаза глядят, не оборачиваясь. Ибо куда ни идти в Мире Живых -- идешь к смерти, а куда ни идти в Мире Мертвых -- идешь к миру живых, главное не оглядываться и не сворачивать. И долго шла Дика, и была на пути ее тьма, непроглядная тьма и кромешная тьма, и остановил ее Страж Мира тьмы, и вопрошал "одна идешь?", и правдиво отвечала она "одна". И еще дольше шла Дика, и обнаружила себя не где-нибудь, а во дворце родного отца. И открыла она пьедестал фигурки возлюбленного, чтоб вслух прочесть его настоящее имя, дабы встретиться им вновь в Жизни. А там было написано "Прости".