За последние три дня путешествия Лелислав прошел через все ступени страха. Страх битвы, лицом в лицо с противником -- тот, который подстегивает воина как плеть коня, тот что уже становился привычным. Гарпии, зубастые выпрыгивающие из воды рыбы -- все это пробирало до нутра, но уже через часок после того, как палуба отмывалась от крови, становилось лишь темой для терапевтической беседы с Никасом под очередной наперсток его волшебной настойки. Как всегда воины отходят от боя, за совместным возлиянием, смеясь несмешному, в спасительном отупении, которое одно и помогает не думать, как близко костлявая прошла на этот раз. Поначалу Лелислав даже ухмылялся про себя, мол чем только не обогатятся его будущие сказания, впрочем, эта бравада иссякла быстро, осталось только, "Господи, лишь бы доплыть!".
Тянущиеся из-под черной воды щупальца неизвестного врага были куда более тягостны. А уж и вообще не показывавшиеся чудища, когда остается только играть воодушевляющую песню тому парню, что выбирает момент пинком столкнуть за борт бочонок с подожженным фителем, и молиться, чтоб это сработало. Хотя молиться -- дело Мирославы, а гусляру остается просто петь и надеяться. Но потом, казалось, уже не чудища а само море ополчилось на непрошеных гостей. Погода перестала слушаться музыки. Что дело нечисто, Лелислав понял, когда песня спелась как надо, но туман не разогнала. Гусляр начал играть чаще, но мрачно ждал новых напастей, и они не замедлили появиться. Шторма не желали утихать, впрочем, кто знает, что было бы, не играй Лелислав успокоительную. Желания проверить, что случится если замолчать, у новгородца не возникало. Потом плавучие острова и корабли-призраки, чем-то напоминающие мрачный Нагльфар, каким он представляется в сказаниях суровых северян.
С пошедшим вверх дождем с видениями множественных смертей их корабля волна страха захлестнула Лелислава с головой. Лицедей вышел из роли воодушевителя команды, теперь он был так же напуган, как все они, и если не схватился сам за весло, чтоб грести плевать куда, лишь бы отсюда -- так только потому, что праздных весел не было. Малах понимал, куда идет, и команду подбирал соответствующую.
И вот весь кошмар закончился. Досадно было, что сели на мель, но это дело для мореходов привычное. Правда не с таким большим кораблем, но тут новгородец в Малаха верил, справится.
Свой козырь из рукава показывать Малаху Лелислав не хотел, все же не до конца доверял разбойнику, и поначалу думал, не испросить ли шлюпку, чтоб до берега добраться. А потом представил, что тут может на этих последних двух верстах под водой скрываться, и решил нет уж, лучше пусть днище потолще будет, чем у шлюпки-скорлупки. Сам думай, кого больше боишься, собственного капитана, или... Впрочем, тут и сомневаться нечего, что "или".
Лелислав сбросил за борт свободный конец каната, и полез вниз, так чтоб волны уже сапоги захлестывали. И прежде чем его окликнули, мол какой бес ему в голову ударил, гусляр уже, отпустив одну руку, нашарил в суме свое сокровище, и бережно опустил его на воду. Можно было и с борта кинуть, но ну как перевернется?
Это был сладкий момент. Видеть бы вытянувшиеся рожи на борту, когда рядом с судном будто из ничего возникла ладья. И на ее борт Лелислав вступил уже капитаном.
Пару секунд гусляр наслаждался эффектом, а потом перешел к делу.
-- Ну что герои, грузимся, че рты-то поразевали? Малах, сколько Орел в тот раз отсутствовал? Харчей берем на столько дней, да еще на три. Хоть надеюсь, что мы-то быстрее воротимся. обратно привезем, ничего им не сделается. Воды на день, да еще пустых бочонков. Дубы не растут там где ручья нет, не бывать такому. Так что еще запас пополним. Ну что, герои, шевелись, раньше назад воротимся. Малах, надеюсь, уже снимитесь с мели. Жди здесь на якоре, ближе не подходи. Если туда доплывем, то и обратно. И готовь канат да лебедку, нам эту красавицу из воды тянуть придется.
Новая роль тешила самолюбие новгородца, нельзя было этого не признать. Впрочем, капитан он на две версты всего, там снова все равны станут. Но пока -- пустячок а приятно.