Пересохло в горле у Чернавки, и захотелось ей квасу хлебного, да холодненького. Не меда хмельного, не зелена-вина, квасу ржаного, обычного. Не привыкла себе девка черная в желаниях отказывать. Сказала Мирославе:
- Сейчас и тебе квасу вынесу.
Прошла мимо сторожа внутрь корчмы. Клюку только свою железную за середину перехватила, так, чтобы можно было или по зубам набалдашникам дать, или на острие врага насадить. Вошла только, да и стала как вкопанная. Побледнела только. Стоит Чернавка на месте, да глазам своим не верит. Не верит Чернавка глазам своим, да снимает с левой глазницы повязку черную. Открылся под повязкой камень гладкий, или стекло мутное это было. Напряглась Чернавка, нахмурилась, зубы стиснула. Засветился тут глаз ее, светом синим, да мутным. А вокруг окрест холодом дыхнуло, как из ледника в погребе или могилы пустой, что жильца своего ждет. Зрит глазом Чернавка видимое и невидимое, сквозь стены видит и сквозь землю. Только то, что видел ее правый глаз, то и левый увидел. Не было это мороком или колдовством лиходейским.
Погасила тогда Чернавка глаз свой, больно было им зрить. Головой мотнула, косы черные змеями в воздухе метнулись. Вздохнула тяжко.
Выпрямилась потом девка черная и словно больше ростом стала, да плечи свои расправила. И пошла к столу, за которым Лелислав-гусляр сидел. Шла Чернавка, да при каждом шаге, клюка железная в пол острием на ладонь втыкалась. А дальше увидели спутники ее, чего раньше и не видывали никогда. Поклонилась Чернавка в пояс. Царю с царицей не кланялась во дворце, а тут нагнула гордую голову. Вот только голос ее остался твердым, звонким, да насмешливым.
- По здорову ли, - говорит, - батюшка, Соловей тьма Одихмантьевич. Как там мама? Как сестрички?