- Не знаю, о ком говоришь ты, женщина. - Ответил царь Маринке. - Но чувствую, что не узнаю.
После царь поприветствовал кивком Лелислава, хотя этот кивок был довольно рассеян. Зацепился он за слова Мирославы о Чернобороде и Солнце, и теперь пребывал в некоторой растерянности, метаясь между печалью и терзаниями совести, и между надеждой на то, что еще есть шанс спасти Русь и вернуть Солнце.
- Значит, Чернобород то был. - Грустно сказал Иван. - Значит, Кощей не лгал. Кто сломает иглу, тот сломает и самого себя. Вы... Спасибо вам. Спасибо, что окончили его мучения, и что позаботились о моих товарищах. Всех вас я вознагражу, как и было завещано, и помогу всем, чем смогу, если решитесь вы дальше идти, Русь-матушку спасать. Так.
Пробежавшись глазами по грамоте, царь проговорил.
- Здесь сказано, что из царской казны по десять золотых выделить надобно матери Мирославе, настоятельнице монастыря Залесского, тульскому дружиннику Виктору, Фоке, которого иногда Черным кличут, сэру Поундсу, волколаку лесному Ратибору и травнице Военеге Поповне. И что-то не усматриваю я средь вас ни одного волколака, как и еще одной женщины, кроме монахини, не вижу. Стало быть, не все пережили ту битву.
Царь свернул листок и объявил.
- Положенную покойным долю я выдам вам тоже. Разделите на всех.
Тут в разговор вступила Василиса Премудрая, доселе не особо разговорчивая.
- Уверена, что Алеша... князь Алексей знал, кого ему позвать, чтобы цели вашей достичь. - Она говорила это вроде как в ответ Лелиславу, но обращалась сразу ко всем. - Может статься, скоро и узнаете, почему выпала такая доля именно вам. Но вот что. Черный Витязь знал, что Алексей к разгадке близок. Княжич молодой Рощин сказывал, что и его послание перехватили. Думается мне, иным героям и вовсе письма не дошли. Значит, бережет кто-то проклятие Кощеево, и чую я, не оставит он попыток вас погубить. И может быть, знаю я, кто есть вас противник.
Иван вдруг стал будто бы еще старше, и прикрыл свое морщинистое лицо руками.
- Васен. - Совсем не по-царски сказал он жене. - Неужто скажешь?
- Надо, Ваня. - Точно также обреченно сказала Василиса. - Не умом, но сердцем чую. Это мой сын. Мой, и Кощея.